Поцелуй теней. - Страница 4 - Форум
[ Новые сообщения · Участники · Правила форума · Поиск · RSS ]
  • Страница 4 из 6
  • «
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • 5
  • 6
  • »
Форум » Изба Читальня (чтение в режиме он-лайн) » Серия Мередит Джентри » Поцелуй теней. (1 книга)
Поцелуй теней.
Дата: Четверг, 02.12.2010, 22:01 | Сообщение # 61

Лучик света в Темном Царстве
Группа: VIP
Сообщений: 4297
загрузка наград ...
Статус:
– Гены, – повторил он. – Я забыл, что ты первая среди нас выпускница современного колледжа.
Я улыбнулась:
– Отец надеялся, что я стану доктором.
– Если ты не можешь лечить прикосновением, то что ты за доктор?
Он сделал большой глоток вина, будто мы все еще спорили.
– Надо тебя как‑нибудь сводить на экскурсию в современную больницу.
– Все, что ты захочешь мне показать, будет принято с удовольствием.
Та эмоция, которая чуть не проглянула в этих словах, была смыта волной двусмысленности.
Я сделала вид, что не заметила ее, и продолжала свою линию. Я увидела истинную эмоцию и хотела увидеть больше. Если мне придется ставить жизнь на кон, то мне надо увидеть Шолто без масок, которые Двор нас приучил носить.
– До тебя все сидхе выглядели как сидхе, чья бы кровь ни примешалась к крови в их жилах. Я думаю, королева видит в тебе свидетельство, что кровь сидхе становится слабее, как и моя смертность тоже показывает, что кровь редеет.
Красивое лицо стянуло злостью.
– Неблагие провозглашают, что все фейри красивы, но некоторые красивы только на одну ночь. Развлечение, но не больше.
Я видела, как гнев ползет у него по плечам, по рукам.
– Моя мать, – выплюнул он последнее слово, – думала провести ночь удовольствия, не заплатив за это своей цены. Этой ценой был я.
Он выдавливал слова по одному; от гнева глаза его загорелись, и цветные круги пылали как желтое пламя и расплавленное бурлящее золото.
Я пробилась сквозь эту безупречную внешность и нащупала больной нерв.
– Я бы сказала, что эту цену заплатил ты, а не твоя мать. Родив тебя, она вернулась ко Двору, к своей жизни.
Он глядел на меня, все еще пылая гневом.
Я говорила с этим гневом осторожно, чтобы он не выплеснулся на меня, но мне он нравился. Он был настоящим, а не расчетливо выбранным настроением ради какой‑то цели. Это настроение он не выбирал и не рассчитывал, оно овладело им, и мне это нравилось, очень нравилось. Одна из вещей, которые я любила в Роане, – это что эмоции у него лежали так близко к поверхности. Он никогда никаких чувств не изображал. Правда, именно эта черта позволила ему уйти в море в новой тюленьей шкуре и даже не сказать "прощай". У каждого свои недостатки.
– И оставила меня с отцом, – сказал Шолто. Он посмотрел на стол, потом медленно поднял ко мне эти необыкновенные глаза. – Ты знаешь, сколько мне было, когда я увидел других сидхе?
Я покачала головой.
– Пять лет. Пять лет до того, как я увидел кого‑то с такой же кожей и глазами, как у меня.
Он замолчал, глаза его замутились воспоминанием.
– Расскажи, – попросила я тихо.
Он заговорил вполголоса, будто сам с собой.
 
Дата: Четверг, 02.12.2010, 22:02 | Сообщение # 62

Лучик света в Темном Царстве
Группа: VIP
Сообщений: 4297
загрузка наград ...
Статус:
– В темную безлунную ночь Агнес взяла меня поиграть в лес.
Я хотел спросить, не та ли это ведьма Черная Агнес, которую я сегодня видела, но не стала перебивать. Будет еще время спрашивать, когда у него переменится настроение и он перестанет рассказывать свои тайны. На удивление легко оказалось заставить его открыться. Так легко раскрывается защита на том, кто хочет говорить, не может не говорить.
– Я увидел среди деревьев что‑то сияющее, будто луна спустилась на землю. Я спросил Агнес, что это? Она не сказала, только взяла меня за руку и подвела поближе к свету. Сперва я думал, что это люди, только люди не светятся так, будто у них огонь под кожей. Потом женщина повернулась к нам, и глаза у нее...
Голос его пресекся, и в нем была такая смесь удивления и страдания, что я готова была прекратить разговор, но не стала. Если он хочет рассказывать, то я хочу знать.
– Глаза... – подсказала я.
– Глаза у нее горели, светились синим, темно‑синим, а потом зеленым. Мне было всего пять, так что не ее нагота и не его тело на ней поразили меня, но чудо этой белой кожи, этих клубящихся глаз. Как моя кожа и мои глаза. – Он смотрел сквозь меня, будто меня тут и не было. – Агнес увела меня прочь раньше, чем они нас увидели. У меня было полно вопросов. Она велела задать их отцу.
Он заморгал, глубоко вздохнул, будто в буквальном смысле откуда‑то возвращаясь.
– Мой отец объяснил мне, кто такие сидхе, и сказал, что я тоже один из них. Мой отец воспитал меня в вере, что я – сидхе. Я не мог быть тем, кем был он. – Шолто сухо засмеялся. – Я плакал, впервые поняв, что у меня никогда не будет крыльев.
Он посмотрел на меня, сдвинув брови.
– Никому при Дворе я об этом не рассказывал. Ты на меня какие‑то чары навела?
Он, конечно, не верил, что это чары, или расстроился бы сильнее, даже испугался бы.
– А кто еще при Дворе, кроме меня, мог бы понять, что эта история значит? – спросила я.
Он посмотрел на меня долгим взглядом и медленно кивнул:
– Да, хотя твое тело не так искажено, как мое, ты тоже им не своя. Они никогда не примут.
Последние слово относились, как я поняла, к нам обоим.
Его руки, лежащие на столе, сцепились так, что пошли пятнами. Я коснулась их, и он отдернулся, будто я его обожгла. Стал убирать руки подальше – но остановился. Я видела, каких усилий ему стоило положить их обратно. Он действовал так, будто ожидал боли.
Я накрыла его большие руки своими – насколько это было возможно. Он улыбнулся, и это была первая искренняя улыбка, потому что была неуверенной, будто боялась оказаться ненужной. Не знаю, что он прочел на моем лице, но это его успокоило, потому что он раскрыл руки, взял мою и поднес медленно к губам. Он не столько целовал мне руку, сколько прижимал ее ко рту неожиданно нежным движением. Одиночество может быть связью сильнее многих других. Кто лучше при обоих Дворах мог бы понять нас, чем мы друг друга? Не любовь, не дружба, но все равно связь.
Он поднял глаза навстречу мне, оторвав лицо от моей руки. Такой взгляд я редко видала у сидхе – открытый, незащищенный. В его глазах была тоска, желание столь сильное, что будто смотришь в бездонную пустоту, в зияющую яму на месте чего‑то пропавшего. От этого глаза его стали дикими, как у лесной твари или выросшего в лесу ребенка – неукрощенный, но обиженный жизнью. Неужто и у меня бывают такие глаза? Хотелось думать, что нет.
Он отпустил мою руку – медленно, неохотно.
 
Дата: Четверг, 02.12.2010, 22:03 | Сообщение # 63

Лучик света в Темном Царстве
Группа: VIP
Сообщений: 4297
загрузка наград ...
Статус:
– Я ни разу в жизни не был с сидхе, Мередит. Ты понимаешь, что это значит?
Я понимала, может быть, даже лучше его, потому что единственное, что может быть хуже, чем не иметь, – это иметь, а потом потерять. Но я старалась, чтобы мой голос звучал нейтрально, потому что я начинала бояться того, к чему он клонит. Как бы я ему ни сочувствовала, это не стоило смерти под пыткой.
– Тебе интересно, как это.
Он покачал головой:
– Нет. Я жажду вида бледной плоти, распростертой подо мной. Я хочу смешать свое сияние с другим. Я хочу этого, Мередит, и ты мне можешь это дать.
Именно к тому он вел, чего я боялась.
– Я тебе уже сказала, Шолто: я не рискну смертью под пыткой ни для какого наслаждения. Никто и ничто этого не стоит.
Я говорила искренне.
– Королева любит, когда ее стражники наблюдают за ней и ее любовниками. Некоторые отказываются смотреть, но многие соглашаются ради шанса, что она позовет нас присоединиться. "Вы мои телохранители – разве вам не хочется хранить мое тело?" – передразнил он ее голос. – Даже когда это делается ради жестокости, любовь двух сидхе – все равно чудесная вещь. Я бы отдал за нее душу.
Я выдала ему самую лучшую из своих непроницаемых масок.
– Мне совершенно без пользы твоя душа, Шолто. Что ты еще можешь мне предложить такого, за что стоит рискнуть мучительной смертью?
– Если ты будешь моей любовницей‑сидхе, Мередит, королева будет знать, что ты для меня значишь. Я постараюсь как можно яснее дать ей понять, что, если что‑нибудь случится с тобой, она потеряет верность слуа. Этого она сейчас себе позволить не может.
– Почему бы тебе не заключить эту сделку с какой‑нибудь более сильной женщиной‑сидхе?
– У женщин стражи принца Кела есть для секса принц, и он в отличие от королевы не дает им простаивать.
– Когда я покидала Двор, некоторые женщины стали отказываться от ложа Кела.
Шолто довольно улыбнулся:
– Это движение стало весьма популярным.
Я приподняла брови:
– Ты хочешь сказать, что гарем Кела дает ему отставку?
– Все больше и больше женщин из гарема.
– Тогда почему тебе не пригласить одну из них? Они намного сильнее меня.
– Может быть, по той причине, о которой ты говорила, Мередит. Никто из них не поймет меня так, как ты.
– Думаю, ты их недооцениваешь. Но что же такого делает Кел, из‑за чего они бросают его целыми стадами? Королева – садистка, но ее стражники готовы вползти на ее ложе по битому стеклу. Что же такое делает Кел, что еще хуже?
Я не ожидала ответа, но не могла даже придумать что‑нибудь настолько плохое.
Улыбка погасла на лице Шолто.
– Королева однажды это сделала, – сказал он.
– Что именно?
– Заставила одного из нас раздеться и проползти по битому стеклу. С условием, что, если он это сделает и не покажет боли, она ему даст.
Я моргнула. Я слыхала о худшем, да черт побери, я видала худшее. Но мне хотелось знать, кто это был, и потому я спросила:
– Кто это был?
– Мы, стражи, поклялись сохранить это унижение в тайне. Так наша гордость легче это переживет.
Снова в глазах его появилось это потерянное выражение. И снова я задумалась, что же такое сделал Кел, что хуже игр королевы.
– Почему не сделать такое предложение более сильной сид‑хе, не входящей в стражу принца? – спросила я.
Он едва заметно улыбнулся.
– При Дворе есть женщины, не входящие в стражу принца. Мередит. Они не дотронулись бы до меня тогда, когда я еще не вступил в стражу. Они боятся принести в мир еще одну извращенную тварь. – Он засмеялся с какой‑то дикой интонацией, будто заплакал. Больно было слышать. – Так меня называет королева – "извращенная тварь", иногда попросту "тварь". Через несколько столетий я стану как ее Холод и как ее Мрак. Я буду ее Тварь. – Он снова засмеялся этим болезненным смехом. – Я бы многим рискнул, чтобы это предотвратить.
– Действительно ли ей так нужна поддержка слуа? Так нужна, что она откажется от моей смерти, откажется покарать нас за нарушение ее строжайшего запрета? – Я покачала головой. – Нет, Шолто, она не сможет этого так оставить. Если мы найдем способ обойти табу целомудрия, то и другие попробуют. Как первая трещина в дамбе – она ведет к разрушению.
 
Дата: Четверг, 02.12.2010, 22:04 | Сообщение # 64

Лучик света в Темном Царстве
Группа: VIP
Сообщений: 4297
загрузка наград ...
Статус:
– Она теряет контроль, Мередит, она уже не держит Двор как раньше. Эти три года не были для нее удачны. Двор раскалывается от ее причуд, а принц Кел становится... – Он будто не находил слов, а потом закончил: – Когда он придет к власти, по сравнению с ним Андаис покажется образцом здравого рассудка. Как Калигула после Тиберия.
– Ты хочешь сказать, что если нам теперешнее состояние кажется плохим, то это мы еще плохого не видели?
Я попыталась сказать это с улыбкой, но не вышло.
Он повернулся ко мне, посмотрел загнанными глазами.
– Королева не может себе позволить потерять поддержку слуа. Поверь мне в этом, Мередит, я не больше тебя хочу оказаться брошенным на милость королевы.
"Милость королевы" вошла у нас в поговорку. Тот, кто чего‑то боялся, мог сказать: "Лучше я отдамся на милость королевы, чем это". Означает, что ничего более страшного на свете нет.
– Чего ты хочешь от меня, Шолто?
– Я хочу тебя, – ответил он, глядя прямо мне в глаза.
Я не могла сдержать улыбку.
– Ты хочешь не меня, ты хочешь сидхе в своей постели. Вспомни, что Гриффин меня отверг, потому что для него я была недостаточно сидхе.
– Гриффин был дурак.
Я улыбнулась, и мне вспомнились слова Утера сегодня вечером о том, что Роан – дурак. Если, чтобы меня бросить, надо быть дураком, почему они все это делают? Я посмотрела на него и постаралась ответить так же прямо:
– Я никогда не была с ночным летуном.
– Это считают извращением те, кто ничего извращением не считает. – В голосе Шолто звучала горечь. – Я не ожидал, что у тебя будет опыт общения с нами.
С нами. Интересное местоимение. Если спросить меня, кто я, то я – сидхе, а не человек и не брауни. Я – сидхе, а если копать глубже, то неблагая, к добру или к худу, пусть даже я могла числить за собой кровь обоих Дворов. Но я сказала бы "мы", только имея в виду сидхе Неблагого Двора и ничего другого.
– После того как моя тетушка, наша обожаемая королева, пыталась утопить меня, когда мне было шесть, отец распорядился, чтобы у меня были телохранители‑сидхе. Один из них был искалеченный ночной летун Бхатар.
Шолто кивнул:
– Он потерял крыло в последней настоящей битве, которая была у нас на американской земле. Мы способны отращивать заново почти все части тела, так что это была серьезная рана.
– Бхатар оставался ночью в моей спальне. Он никогда не отходил от меня, пока я была ребенком. Отец научил меня играть в шахматы, но это Бхатар научил меня обыгрывать отца.
Я улыбнулась, вспоминая.
– Он до сих пор хорошо о тебе говорит, – сказал Шолто.
Я хотела было спросить, но покачала головой:
– Нет, он бы никогда не предложил тебе это сделать. Никогда бы не рискнул моей безопасностью или твоей. Видишь ли, он о тебе тоже хорошо отзывался, Шолто. Лучший царь, который был у слуа за последние двести лет, – так он говорил.
– Я польщен.
– Ты знаешь, что думает о тебе твой народ. – Я попыталась прочесть выражение его лица. На нем было желание, но оно может очень многое скрывать. – А как же ведьмы, твой гарем?
– А при чем здесь они? – спросил он, но в глазах его что‑то мелькнуло, выдававшее ложь.
– Они хотели меня изувечить, чтобы удержать от тебя подальше. Как ты думаешь, что они сделают, если ты действительно со мной ляжешь?
– Я их царь. Они сделают то, что я им прикажу.
Я засмеялась – но не горько, всего лишь иронически.
– Ты – царь фейрийского народа, Шолто, и твои подданные никогда не сделают то, что ты им сказал, или именно то, что ты думал. Все феи, от пикси и до сидхе, свободные создания. Начни принимать их повиновение как данность – и ты в серьезной опасности.
 
Дата: Четверг, 02.12.2010, 22:04 | Сообщение # 65

Лучик света в Темном Царстве
Группа: VIP
Сообщений: 4297
загрузка наград ...
Статус:
– Как принимает уже тысячу лет наша королева?
Это был только наполовину вопрос, а наполовину – утверждение.
Я кивнула с улыбкой:
– А король Благого Двора – еще дольше.
– Я новый король по сравнению с ними и совсем не так самоуверен.
– Тогда скажи мне честно: что сделают твои ведьмы, если ты их бросишь ради меня?
Он задумался, замолчал надолго, потом поднял на меня серьезные глаза:
– Не знаю.
Я чуть не рассмеялась.
– Ты действительно король‑новичок. Никогда не слышала, чтобы кто‑нибудь из них признался в невежестве.
– Незнание чего‑то не есть невежество. Пренебрежение знанием, которого у тебя нет, может им быть.
– Разумно, а также скромно. Как это ужасно редко у фейри королевской крови! – Я вспомнила, что хотела спросить: – Агнес, которая тебя водила в лес в детстве, твоя няня, это и есть Черная Агнес?
– Да.
Я постаралась не поморщиться.
– И теперь бывшая няня стала твоей любовницей?
– Она не постарела, – ответил он, – а я уже вырос.
– Расти среди бессмертных созданий – это сбивает с толку. Я признаю это, но все равно о тех фейри, что помогали меня растить, я в этом смысле не думаю.
– Как и я о некоторых слуа, но Агнес в их число не входит.
Я хотела спросить почему, но промолчала. Во‑первых, это не мое дело. Во‑вторых, я могу не понять ответа, даже если он его даст.
– Откуда ты знаешь, что королева наверное намеревается меня казнить?
Вернемся к важным вопросам.
– Потому что я был послан в Лос‑Анджелес тебя убить.
Он произнес это как незначительное замечание – ни эмоций, ни сожаления, только факт.
У меня сердце забилось чуть быстрее, дыхание застряло в горле. Мне пришлось сосредоточиться, чтобы выдохнуть не шумно.
– Если я откажусь с тобой спать, ты исполнишь приговор?
– Я дал клятву, что не причиню тебе вреда. Я сдержу ее.
– Ты ради меня пойдешь против королевы?
– Те же причины, которые сохранят нам жизнь, если мы ляжем вместе, защитят меня в случае, если я оставлю тебя в живых. Ей мои слуа нужны больше, чем ее месть.
Он был очень в этом уверен. Уверен в том, в чем был уверен, и не уверен ни в чем другом. Как и большинство из нас, если мы честны. Я посмотрела на сильное лицо, на чуть широковатую на мой взгляд челюсть, на скулы, чуть слишком резко вылепленные. Мне нравились мужчины более мягкого вида, но он был, несомненно, красив. Волосы совершенно белые, густые и прямые, связаны сзади свободным узлом. Они падали до колен, как у старших сидхе, хотя Шол‑то всего только лет двести, плюс‑минус сколько‑то. Плечи широкие, грудь колесом под белой застегнутой на пуговицы рубашкой. И рубашка совершенно гладкая, я даже подумала, не пользуется ли он гламором, чтобы она так выглядела, потому что я знала: под ней совсем не гладко.
– Предложение неожиданное, Шолто. Я бы хотела его обдумать немного, если можно.
– До завтрашнего вечера, – сказал он.
Я кивнула и встала. Он тоже встал. Я обнаружила, что таращусь на его грудь и живот, пытаясь увидеть движение, которое заметила там, на улице. Ничего не было видно, он гламором это прятал.
– Не знаю, смогу ли я, – сказала я.
– В чем дело? – спросил он.
Я показала на него.
 
Дата: Четверг, 02.12.2010, 22:05 | Сообщение # 66

Лучик света в Темном Царстве
Группа: VIP
Сообщений: 4297
загрузка наград ...
Статус:
– Однажды я тебя видела без рубашки, когда была намного моложе. Это зрелище... оно осталось со мной.
Он побледнел, глаза его стали твердыми. Он ставил стену на место.
– Понимаю. Мысль прикоснуться ко мне путает тебя, Мередит. Понимаю. – Он глубоко вздохнул. – Что ж, очень было приятно тешиться этой мыслью.
Он отвернулся прочь, подобрал свое длинное пальто со стула, где его оставил. Тяжелый шлейф волос лег белой пушистой полосой на его тело.
– Шолто! – позвала я.
Он не обернулся, только перекинул волосы вперед через плечо, надевая пальто.
– Я не сказала "нет", Шолто.
Тогда он обернулся. Лицо его осталось закрытым, тщательно закрытым, все эмоции, которые я так старалась вызвать, ушли в глубину.
– А что же ты сказала?
– Я сказала, что сегодня секса не будет. Но я не могу сказать "да, я буду с тобой", пока не увижу все.
– Все? – Он будто не понял.
– А кто теперь строит девочку? – спросила я.
Я видела, как до него доходит моя мысль. Непонятная улыбка заиграла у него на губах.
– Ты хочешь видеть меня голым?
– Не всего. – Я не могла сдержать улыбку, глядя на выражение его лица. – Но, если можно, сверху до бедер. Я должна увидеть, что я почувствую при виде твоих... излишеств.
Он улыбнулся с легким теплым оттенком неуверенности. Это была настоящая улыбка – смесь очарования и страха.
– Так вежливо их еще никто не называл.
– Если я не могу быть с тобой в радости и общем наслаждении, то твоя мечта о том, чтобы слить свое сияние с другим, разлетится в прах. Сидхе не может сиять ради того, что есть долг, а не радость.
– Понимаю, – кивнул он.
– Надеюсь. Потому что мне надо не только увидеть. Мне надо прикоснуться и ощутить твое прикосновение, чтобы понять... – Я развела руками. – Понять, смогу ли я.
– Но сегодня секса не будет?
Так близко к игривому его голос еще не звучал.
– Ты мечтаешь о плоти сидхе, но никогда не испытал этого. Я испытала и уже три, почти четыре года обхожусь без нее. И тоскую, Шолто. Как бы ни было это странно или извращенно, мне этого не хватает. Если я соглашусь на это, я обрету любовника‑сидхе – и свой дом. Не говоря уже о том, что освобожусь от смертного приговора. Ты не хуже смерти, Шолто.
– Некоторые с этим не согласны.
Он сказал это как бы в шутку, но глаза его были серьезны.
– Вот почему я должна видеть, с чем мне придется иметь дело.
– Стоит ли мне поднимать вопрос о любви, или это слишком наивно было бы для короля и принцессы?
Я улыбнулась, но на этот раз грустно.
– Я уже пробовала любовь; она меня предала.
– Гриффин – ничтожество, Мередит. Он не стоит такой глубины чувств и, уж конечно, не может сам ответить той же глубиной.
– В конце концов я в этом убедилась. Любовь прекрасна, пока она длится, Шолто, но она не длится вечно.
Мы переглянулись. Интересно, были ли в моих глазах те же усталость и сожаление, что я прочла в его взгляде?
– Мне полагается сейчас с тобой поспорить и начать доказывать, что бывает любовь вечная?
– А ты настроен это делать?
Он улыбнулся и покачал головой:
– Нет.
Я протянула к нему руку.
– Не надо лжи, Шолто, даже красивой. – Его очень теплая ладонь обернулась вокруг моей. – Давай я отведу тебя к кровати и посмотрю, о чем мы договариваемся.
Он дал мне повести себя вперед.
– А я увижу, о чем договариваюсь я?
Я посмотрела ему в лицо:
– Если хочешь.
Взгляд, которым он ответил мне, не был взглядом сидхе, человека или слуа. Это был просто взгляд мужчины.
– Хочу.
 
Дата: Четверг, 03.03.2011, 17:12 | Сообщение # 67

~ღ~_Misguided Angel_~ღ~
Группа: VIP
Сообщений: 5238
загрузка наград ...
Статус:
Глава 12

Я отпустила его руку, взбираясь на кровать – спиной вперед, чтобы его лицо было видно. Пистолет я достала из за спины и сунула под подушку, потом легла посередине кровати, опираясь на локти. Шолто стоял возле кровати и смотрел на меня. Странная полуулыбка играла у него на лице. А взгляд был неуверенным – не то чтобы несчастным, а именно неуверенным.
– Ты жуть до чего довольна, – сказал он.
– А что плохого в том, чтобы впервые увидеть голым красивого мужчину?
Улыбка его погасла.
– Красивого? Никто из тех, кто знает, что у меня под рубашкой, так меня не называл.
Я предпочла, чтобы за меня ответил мой взгляд. Я смотрела на его лицо, глаза, на резной, почти совершенный нос, линию губ. Все остальное тело выглядело чудесно, но я знала, что хотя бы часть того, на что я смотрю, улучшена магией. Я только не знала, сколько она занимает, эта часть. Но я удерживала взгляд на деталях, в реальности которых не сомневалась, – идеальная линия бедра, сильные мускулистые ноги. Пока я не видела его без штанов, я не могла точно сказать, что там за бугор, так что это я пропустила в уме, точно так же, как взглядом. Королева была права: жалость какая, он действительно великолепен.
– Я представлял себе, как женщина сидхе вот так меня разглядывает.
По прежнему у него был мрачный вид.
– Вот так – это как? – Я постаралась, чтобы вопрос прозвучал тихо, сексуально, дразняще.
Он не смог скрыть улыбки:
– Как будто я съедобен.
Я улыбнулась и вложила в эту улыбку все, что хотела, что надо было.
– Съедобен? Раскрой пальто и рубашку, и мы, быть может, вернемся к этой теме.
– Сегодня секса не будет, – напомнил он.
– А что, если просто обойдется без оргазма?
Он рассмеялся, запрокинув голову, – радостно, громко. Посмотрел на меня сияющими глазами, и не магия в них блестела, а просто смех. Он будто помолодел, стал свободнее. Я подумала, что с этими белыми волосами и кожей, с этими золотыми глазами он был бы желанным при Благом Дворе. Если бы он мог никогда не снимать рубашку, там бы никто даже не заподозрил.
Веселье его чуть увяло.
– Теперь у тебя серьезный вид, – сказал он.
– Я просто подумала, что внешне ты куда лучше подходишь для Благого Двора, чем я.
Он наморщил лоб:
– Ты насчет кроваво каштановых волос?
– И моей низкорослости, и грудях слишком полных для сидхе.
Он ухмыльнулся.
– Наверняка только женщины заметили эту излишнюю полноту. Ни одному мужчине такое в голову не придет.
Я улыбнулась:
– Ты прав. Моя мать, тетка, двоюродные сестры.
– Они просто завидуют.
– Хотелось бы так думать.
Он спустил серое пальто на пол, потом расстегнул пуговицу манжеты. При этом он смотрел мне в лицо. Расстегнул другой рукав и потянулся к первой пуговице рубашки, ко второй, раскрывая ткань и обнажая треугольник белой блестящей кожи. Третья пуговица – и первая выпуклость грудной мышцы показалась снаружи. Пальцы его перешли к четвертой пуговице, но он не расстегнул ее.
– Я попросил бы поцелуя, пока ты еще не видела.
Я хотела спросить почему, но поняла. Он боялся, что, когда я увижу все, поцелуя уже не будет.
Я подползла по кровати к нему. Шолто положил руки на постель и встал на колени, опустился так, что подбородок почти касался кровати, руки плоско лежат на покрывале.
Я стояла над ним на четвереньках. Он поднял ко мне глаза, и я опустила лицо к нему вроде как в положении для отжимания. И дала ему этот поцелуй. Легкое касание губ – и Шолто начал отодвигаться. Я ласково тронула его за лицо:
– Нет еще.
Шолто был прав: увидев его "излишества", я могла уже не дать второго поцелуя. Если это будет единственное в его жизни прикосновение рук сидхе, пусть оно запомнится. Поцелуй не может заменить никогда не испытанное прикосновение плоти сидхе, но это все, что я могла предложить. Он по своему был так же одинок, как Утер.
Шолто положил подбородок на кровать, поднял глаза, глядя на меня. Он терпеливо меня ждал, абсолютно пассивный, ждал, чтобы я сделала то, что хочу сделать. В этот миг я получила ответ на еще один вопрос. Если я свяжу себя с кем то на всю жизнь, то у нас должно быть больше общего, чем просто сидхейская кровь. Он должен разделять мою любовь к боли.
Я растянулась на кровати так, что наши лица оказались на одном уровне.
– Приоткрой рот чуть чуть, – попросила я.
Он послушался без вопросов. Мне это понравилось.
Я поцеловала его в верхнюю губу, нежно, ласково. Языком я открыла его губы чуть пошире, губами и языком стала исследовать его рот. Поначалу он был совершенно пассивен, позволял мне делать с собой, что хочу, потом начал отвечать на поцелуй. Он целовал меня медленно, почти нерешительно, будто это был у него первый раз, хотя я знала, что это не так. Потам его рот прижался ко мне сильнее, требовательнее.
Я прикусила ему нижнюю губу – ласково, но твердо. Он издал тихий горловой звук, поднялся на колени, увлекая меня за собой, руками держа мои руки. Его поцелуй сминал мне губы. Он был крепок, этот поцелуй, почти до боли, и мне пришлось открыть рот пошире, пропуская в себя его губы, язык, его рот, так глубоко, как только он мог проникнуть, ощупывая и присасываясь, иначе остались бы синяки.
Он прижал меня к кровати, и я не сопротивлялась, но я заметила, что свое тело он держит над моим, так, чтобы только рты соприкасались. Я оторвалась от поцелуя чуть чуть, чтобы взглянуть вниз по дрожащей линии его тела. Ощущение было такое, будто он всей тяжестью уже придавил меня, по всей длине. Его аура, его магия были вещественны, будто второе тело, выпирающее из него. От давления силы перехватило дыхание, заставило забиться пульс. Его магия притягивала кровь моего тела, как магнит притягивает металл.
Даже с Роаном, покрытым Слезами Бранвэйн, так не было. Было чудесно, но не так. Сейчас было именно то, чего я хотела, жаждала, в чем я нуждалась. Шолто посмотрел на меня с легким удивлением на лице.
– Что это?
Я поняла, что он ощущает мою силу, как я его. Я могла бы просто сказать: "магия", но в последний раз, когда я была с другим сидхе, это был Гриффин, и он мне объяснил, что моя сила – это низшее сияние, мелочь. Тогда я поверила ему, сейчас не верила. Надо было спросить, потому что, быть может, мне никогда уже не придется быть с другим сидхе. И не разрешатся сомнения, которые Гриффин оставил у меня в сознании.
– Как это ощущается? – спросила я.
– Тепло. Как будто жар исходит из твоего тела и прижимается ко мне.
Он упирался одной рукой, а другой гладил между нами воздух, будто нечто, имеющее форму, вес. Ощущение его поглаживающей руки вдоль моей ауры заставило меня закрыть глаза, и тело мое задрожало под этим не прикосновением.
Он протолкнул руку сквозь эту энергию, и даже с закрытыми глазами я знала, где сейчас его рука.
– Он облепляет мне руку, будто я вложил ее в чашу с чем то что присасывается, когда в нее сунешься, – сказал Шолто с придыханием, наполненный удивлением, отразившимся у него на лице.
Я ощутила, как его рука пробивается через энергию, будто тело мое находится под водой и его рука несет с собой прохладный воздух. Она не дотронулась до меня, она пробила мои щиты, втолкнула в меня его магию. У меня открылись глаза, перехватило дыхание. Рефлекторно я выплеснула свою силу – накрыть, как накрываешь рукой рану.
Тело его дернулось, коснувшись моей магии. Он посмотрел на меня, полураскрыв губы, пульс его бился пойманной птицей под тонкой кожей горла.
– Я понятия не имел, чего я не ведал.
Я кивнула, глядя на него, распростертая на кровати, и его рука трепещущей тяжестью лежала у меня на ребрах.
– Это только начало, – сказала я хриплым шепотом.
Я не старалась, чтобы это звучало сексуально, просто голос изменил мне. В этот момент я не могла думать ни о каком уродстве, которое помешало бы мне сказать "да".
Я потянулась к его рубашке. Он убрал руку, оперся на обе, чтобы я могла достать до пуговицы. Я расстегнула следующую пуговицу, ничего оттуда не выскочило. Я расстегнула еще одну. Сила парила, как жар от мостовой.
– Убери все иллюзии, Шолто, дай мне видеть.
Он тихо прошептал:
– Я боюсь.
Я уставилась на него:
– Ты действительно думаешь, что я упущу такой шанс? Я хочу вернуться из изгнания, Шолто. Я устала притворяться, приспосабливаться. Я хочу все вернуть. – Я погладила его шею, и наши силы, смешавшись, потекли за моей рукой невидимой вуалью. – Плоть сидхе, радость, равная моей, – войти в полые холмы и быть там желанной. Я хочу домой, Шолто. Убери свой гламор и дай мне увидеть, как ты выглядишь.
Он сделал то, что я просила. Щупальца вылились из рубашки, и на ум пришли аналогии вроде гнезда змей или вывалившихся кишок. Я застыла, и на этот раз дыхание у меня в груди замерло не от страсти.
Шолто тут же подался назад, встал, повернулся так, чтобы я не видела. Моя реакция отсекла кипящую между нами магию – точнее, его реакция на мою реакцию. Рука его стала всего лишь рукой под моей ладонью, живой и теплой, но не более.
Я схватилась за нее обеими руками. Я пыталась повернуть его к себе, но он уперся. Я встала на колени, не отпуская его руки, но потянулась к его телу, к дальнему краю рубашки. Ничто не коснулось меня при этом, а коснуться должно было многое. Он вернул гламор на место. Я не ощущала того, что там было на самом деле.
Я с усилием повернула его к себе. Рубашка была расстегнута до середины живота. Грудь и живот белели, мускулистые, гладкие, идеальные. Я расстегнула еще одну пуговицу, и живот показался, похожий на булыжную мостовую, как на рекламе массажного масла. Шолто дал мне расстегнуть рубашку и вытащить ее до ремня, но на меня не смотрел.
– Я полагаю, что, если ты решил спрятаться за гламором, он вполне может быть красивым.
Он не смотрел на меня, и вид у него был сердитый.
– Если бы таков был мой настоящий вид, ты бы не отвернулась.
– Если бы таков был твой настоящий вид, ты никогда не стал бы королем Воинства.
Что то мелькнуло у него в глазах, чего я не поняла, но все лучше, чем гнев, окрашенный горечью.
– Я мог бы быть придворным сидхе.
– Разве что лордом – кровь твоей матери недостаточно хороша для чего нибудь большего.
– Я и так лорд.
Я кивнула:
– Да, своей силой и своей заслугой. Королева не могла бы отпустить такую силу прочь от нашего Двора без титула.
Он улыбнулся, но горько, и гнев снова стал заполнять его глаза.
– Ты хочешь сказать, что лучше править в аду, нежели служить на небесах?
Я покачала головой:
– Совсем нет. Я хочу сказать, что ты и так имеешь все, что могла тебе дать кровь твоей матери, и при этом ты царь.
Он посмотрел на меня – опять его лицо стало надменной маской. Я такую слишком часто при Дворе видала.
– Кровь моей матери не может дать мне тебя.
– Я пока что тебя не отвергла.
– Я видел твое лицо, ощутил нежелание твоего тела. Тебе не обязательно произносить это вслух.
Я стала вытаскивать его рубашку из штанов. Он перехватил мою руку:
– Не надо.
– Если ты уйдешь сейчас, все будет кончено. Сбрось свои иллюзии, Шолто, дай мне посмотреть.
– Я это уже делал.
Он выдернул рубашку у меня из рук так резко, что потянул меня с кровати, когда отодвинулся.
– Было бы отлично, если бы я могла принять тебя, не дрогнув. Прости, что не получилось, но не лишай девушку шанса. Первый взгляд слишком меня... ошарашил.
Он покачал головой:
– Ты права, я царь слуа. Я не буду унижен.
Я села на край кровати и посмотрела на него. Он выглядел безупречно, хотя слегка угрюмо. Но это было не настоящее, а я последние годы провела скрываясь, прикидываясь. Фальшь, как бы красива она ни была, может сильно устареть. Хотя Неблагой Двор его отверг, никто не воплощал его так точно, как Шолто. Сочетание невероятной красоты и невозможного ужаса, не бок о бок, а в переплетении. Одно без другого существовать не может. Шолто был по своему идеальным сочетанием всего, что представлял собой Двор, и они его отвергли, опасаясь, что он есть совершенное воплощение неблагого сидхе. Вряд ли они это так четко формулировали, таким количеством слов, но именно это их в Шолто пугало: не то, что он чужой, а то, что он не чужой.
– Я не могу дать слово, что не отвернусь во второй раз, но даю слово, что попытаюсь это сделать.
Он посмотрел на меня сквозь надменность как сквозь прозрачный щит.
– Этого мало.
– Это все, что я могу предложить. Неужто страх отказа действительно стоит того, чтобы так легко отказаться от первого прикосновения плоти сидхе?
В глазах Шолто мигнуло сомнение.
– Если тебе этого... не вынести, – что то в этой фразе его позабавило, но не развеселило, – то я могу призвать гламор, и тогда...
Я закончила за него фразу:
– Да, тогда мы сможем.
Он кивнул:
– Это самые близкие к мольбе слова, произнесенные мною за всю жизнь.
– Твое счастье, – засмеялась я.
Он посмотрел недоуменно, и почти облегчением было видеть, как истинное лицо Шолто проглянуло из под этой тщательной маски.
– Я не понял.
– У тебя достаточно сильная магия, чтобы тебе не приходилось просить. – Теперь горечь звучала в моем голосе. Я стряхнула ее с себя, буквально стряхнула, мотнув головой, отчего волосы рассыпались по лицу, и протянула к нему руки: – Иди сюда.
На его лице выразилось недоверие. Его можно было понять, но мне надоело эмоционально держать его за ручку. Я не хотела его ранить, но не была уверена, что хочу связать себя с ним навеки. Дело было не в щупальцах – в тяжелых эмоциях, которые так его мотали туда сюда. С таким партнером очень тяжело будет общаться, когда дело касается его чувств. Такие мужчины настолько выматывают душу, что обычно я их избегаю, но Шолто мог предложить мне то, что никто другой не мог бы. Он мог бы вернуть мне мой дом, а ради этого я готова какое то время перелопачивать эмоциональное дерьмо. Но если честно, это меня останавливало куда больше, чем его излишества.
– Сними рубашку и иди сюда или не снимай и не иди. Тебе выбирать.
– Ты стала нетерпелива, – заметил он.
Я пожала плечами:
– Есть немножко.
И потянула его к себе.
Он сбросил рубашку с плеч на пол. Буря эмоций исказила его лицо, наконец победил вызов. Меня устраивает, потому что я знала: выражение его лица сейчас не выдает его истинных чувств. Он будет в маске, пока не уверится, что я его приняла.
И он сбросил гламор.

 
Дата: Четверг, 03.03.2011, 17:13 | Сообщение # 68

~ღ~_Misguided Angel_~ღ~
Группа: VIP
Сообщений: 5238
загрузка наград ...
Статус:
Глава 13

Я пыталась смотреть на него всего, когда он шел ко мне, но оставила эту затею и вытаращилась. Щупальца так же светились белым сиянием, как все его тело. Самые толстые едва заметно отливали мрамором, и я знала от Бхатара, что это – мышечные руки, щупальца для тяжелой работы. Были и более тонкие и длинные щупальца, расположенные группами вокруг ребер и сверху живота. Это были пальцы, но в сотни раз чувствительнее, чем пальцы сидхе. И еще прямо над пупком располагалась бахрома коротких щупальцев с чуть более темными кончиками. Они то и заставили меня задуматься: то, что у него в штанах, как у сидхе или нет?
Я сидела на кровати и таращилась, пока он не оказался передо мной. Лицо он отвернул в сторону, руки сцепил за спиной, будто боялся взглянуть на меня или коснуться. Я протянула руку и тронула одно из мускулистых щупальцев. Оно отдернулось от прикосновения. Я погладила его и ощутила взгляд Шолто прежде, чем подняла на него глаза.
Я снова погладила кожу щупальца.
– Эти для тяжелой работы: поднимать или ловить добычу и пленников.
Я провела пальцем внизу щупальца, ощутив легкое изменение текстуры. Оно не было неприятным на ощупь, но было грубее человеческой кожи, почти резиновое, как кожа дельфина.
– Наверное, тебе Бхатар говорил.
Голос его прозвучал зло.
– Да.
Я схватила его за основание щупальца, там, где оно уходило в тело, и бережно, но уверенно развернула его. Оно обернулось вокруг моей руки, отодвигая от тела.
– Не надо, – сказал он.
– Это неприятно? – удивилась я.
Он посмотрел на меня злобно, испуганно:
– Откуда ты знаешь, что приятно ночному летуну?
– Я спрашивала.
Он удивился, и я смогла высвободить руку. Потом коснулась группы более тонких щупальцев. Они съежились, как морской анемон на коралле под прикосновением ныряльщика.
– Бхатар этими пальцами умел делать самую тонкую вышивку.
Я опустила руку пониже, почти прикасаясь к последней видимой линии щупальцев.
– А эти очень чувствительные, их можно использовать для тончайших работ на ощупь, но на самом деле это вторичные половые органы.
Он был поражен.
– Обычно мы этого не сообщаем чужим.
– Я знаю, – улыбнулась я. – Бхатар, бывало, гладил ими приходящих в гости дам. Дамы зачастую боялись его прогнать, чтобы не обидеть его и не оскорбить моего отца. Когда я вернулась ко Двору, то заметила, что представители Воинства иногда гладят не слуа нижними щупальцами. Это вроде как шутка для своих, когда вы насмехаетесь над нами. Лапаете нас аналогами грудей, а нам невдомек.
– Но ты знаешь, – заметил он.
– Я люблю хорошие шутки для своих, когда шутят не надо мной.
Я долгим плавным движением провела по нижней линии органов.
Он испустил глубокий вздох, глаза его остались настороженными, готовыми к отпору. Я его отлично понимала. У меня самой милостью Божества хватает смешения генов от моих предков.
Я тронула их осторожно, и они стали переплетаться с моими пальцами. Концы были слегка цепкие – не так сильно, как верхние, но в каждом щупальце было небольшое углубление. Я погладила одну такую ямку пальцем, и Шолто вздрогнул.
– Я так понимаю, что у этих отдельная функция на случай, когда ты бываешь с ночной летуньей?
Он молча кивнул.
– А что они могут сделать для меня?
Этот вопрос я задала по нескольким причинам. Во первых, из любопытства. Во вторых, я должна была знать, вынесу ли я их интимное прикосновение. Я их касалась почти отстраненно, научно исследовательски. Производишь воздействие икс, наблюдаешь реакцию игрек. Такое отстранение позволило мне до него дотронуться, но через секс оно меня не проведет.
Он потянулся вниз руками, но при этом масса толстых щупальцев прижалась мне к лицу. Я инстинктивно отдернулась, и Шолто тут же выпрямился. Может быть, он бы снова отступил, но я захватила в горсть нижние щупальца. От этого он застыл, и дыхание застряло у него в груди. Реакция похожая на то, как если взять мужчину за член, когда он этого не ожидает.
Он опустил руки и выдернул мою блузку из брюк. Это движение снова прижало его мускулистые конечности к моему лицу. На этот раз я не отдернулась, но пришлось сделать над собой усилие.
Он стянул с меня блузку через голову и бросил на пол. Готовность к отпору сменилась в его глазах чем то другим, более темным и более искренним. Он двумя мышечными щупальцами осторожно отодвинул мои руки от нижних органов. Потом длинные тонкие щупальца выросли, стали длиннее и тоньше, будто лепилась глина. Кончики стали ласкать холмы моих грудей быстрыми дразнящими движениями. Я и дернулась, и ахнула.
Кончики полезли мне в лифчик, будто змеи поползли по коже. Я почти готова была сказать "нет", "не могу", но тут эти покрасневшие кончики добрались до моих сосков, и я поняла, чему служат эти нижние углубления. Там были присоски, а прикосновение было умелым. Соски у меня стали твердыми под этим сосущим, сжимающим ощущением.
Второй орган спустился по моему животу и стал играть, подергивая верх штанов. Он спрашивал, не спрашивая. Я осторожно оттолкнула его.
– Нет, пожалуйста, достаточно.
Он отодвинулся от меня, но на этот раз чувства его не были задеты. Выражение его лица было почти – не совсем, но почти, – торжествующим.
– Выражение твоего лица прямо сейчас – оно одно для меня дорогого стоит.
Я попыталась перевести бурное дыхание и подумать.
– Рада слышать, но есть еще одна вещь, которую я должна проверить, чтобы уже не сомневаться.
Он посмотрел на меня.
– Расстегни, пожалуйста, ремень.
Два раза его просить не пришлось. Ремень он расстегнул, но штаны оставил застегнутыми. Мне понравилось, что он сделал ровно то, что я попросила, – не больше и не меньше.
Я расстегнула на нем штаны, обнажив исподнее. Выпуклость в них была прямой и твердой и выглядела очень... по человечески. Но после того, что я видела, мне нужно было знать точно. Осторожно опустив белье ниже этой выпуклости, я впервые увидела наготу Шолто.
Он был именно так прям и безупречен, как обещало его лицо, – подобен алебастровой резной скульптуре. Я обхватила его ладонью, и Шолто вскрикнул.
Я не заводила его, я хотела кое что посмотреть. У Бхатара был шип внутри пениса длиной почти с мою ладонь. Такого не переживет ни одна человеческая женщина. Только слуа королевской крови обладали таким хребтом, и это означало, что они – фертильные самцы: без этой кости у самок не наступала овуляция в момент секса.
Шолто глядел на меня полными огня глазами.
– Способность мужчины себя контролировать не бесконечна.
– Вот почему я пока что в штанах. – Он в моих руках был как толстый мускулистый бархат, но никаких мерзких сюрпризов в нем не было. – Твой отец не был королевской крови?
– Ты ищешь хребет, – сказал он хрипло и тихо.
– Да.
– Мой отец не был королевским трутнем.
Эти рассудочные слова он произнес голосом, который с каждым прикосновением звучал все менее и менее рассудочно.
– Как же ты тогда стал царем? – спросила я спокойным голосом.
Возбуждение у меня прошло, как только щупальца перестали меня касаться. Оно прошло, потому что меня не заводил его внешний вид. Прости меня Господь и Госпожа, но я эти излишества воспринимала как уродство.
– Царь слуа – не наследственный титул. Его надо заработать.
– Заработать, – повторила я. – Как?
Он мотнул головой:
– Мне сейчас трудно думать.
– Интересно, с чего бы это.
Я сказала это, будто поддразнивала, хотя мне и не хотелось. Мне хотелось бы, чтобы хотелось. Я могла бы воспринять его понемногу. Может быть, если бы щупальцев было одно два, а не больше десятка. Мысль прижаться к нему обнаженным телом заставила меня передернуться.
Шолто ошибочно истолковал мою реакцию, и одно из мышечных щупальцев погладило меня по волосам – как сделал бы это рукой другой мужчина. Я закрыла глаза, подняла лицо навстречу ласке и попыталась насладиться ею, но не смогла. Может быть, смогла бы на одну ночь, но ночь за ночью? Нет, не смогу.
Я опустила лицо, и щупальце убралось. Я держала в руках его, твердый и прекрасный, как ни у одного мужчины, с которым мне довелось быть, и вот из за того, что выше, я не могу доставить себе желанное удовольствие.
Шолто смотрел на меня с ожиданием, будто я уже сказала "да". Самым логичным было бы встать, поцеловать его и откланяться, но если я его поцелую, масса щупальцев обернется вокруг меня, и Шолто узнает мои истинные чувства. Я не хотела, чтобы он увидел, как я шарахнусь в ужасе. Наверное, мне хотелось, чтобы его последнее касание сидхейской плоти оставило приятное воспоминание, а не унизительное. А если я не могу выдержать его тело сверху – что ж, остается то, что снизу.
Я слезла с кровати, встала перед ним на колени. Это движение заставило его сделать шаг от кровати, а мое лицо оказалось на уровне твердого шелковистого выступа. Он хотел что то сказать, но я оборвала его слова, взяв его в рот. Руки я завела ему назад, ухватив ладонями ягодицы, погрузив ногти в кожу.
Он вскрикнул, тело его чуть подалось вперед, навстречу моему рту. Обычно я люблю смотреть вдоль тела мужчины, чтобы видеть реакцию, но не сейчас. Сейчас мне не хотелось видеть. Я ела его, всасывала, работала языком, ртом, губами и чуть чуть – зубами.
Он задышал тяжело и часто, и это дыхание сказало мне, что мне скоро придется либо перестать, либо нарушить табу королевы. И сила тоже вернулась, как сплошной гул энергии возле моего тела, и там, где я касалась его, сила билась, во рту он будто вибрировал, и я вдруг почувствовала, как это было бы, если бы эта теплая мощная штука очутилась у меня между ног. Ощущение было такое сильное, что мне пришлось отстраниться. Я открыла глаза и увидела, что его кожа побелела, стала почти прозрачной от силы.
Я медленно подняла глаза – каждый дюйм его тела переливался сиянием. Концы малых щупальцев горели красными углями, а те, что повыше, переливались жилками мрамора, будто цветные молнии гуляли под кожей. Игра приглушенного красного, чуть приправленного фиолетовым, золотые полосы, как круги в его глазах, пульсировали на фоне белейшего света кожи, и это было красиво.
Я смотрела на него снизу вверх и видела теперь его красоту. Он был таким, каким должен был быть, – созданием, вырезанным из света, заполненный игрой цвета и магии. Сила поднималась от него, лаская кожу, заставляя трепетать мое тело, обнимала меня невидимым живым одеялом шелка. Я хотела шагнуть в нее, ощутить, как она обертывает меня.
– Распусти волосы.
Голос мой прозвучал незнакомо, будто говорил кто то другой.
Шолто расстегнул держащую волосы петлю и встряхнул ими, распуская по телу. Они упали ниже колен и засверкали свежим снегом. Я схватила их двумя горстями и осторожно потянула. Очень давно не было такого, чтобы волосы каскадом упали на меня – будто я держала живой тяжелый атлас. Я стянула вниз лифчик, и груди вышли на волю, а я потерлась ими о волосы. От одного этого прикосновения меня бросило в дрожь – на этот раз от страсти.
Я посмотрела на него, не поднимаясь с колен.
– Как ты думаешь, сможем ли мы удержаться, если ты этими прекрасными волосами погладишь мое обнаженное тело?
Все цвета его глаз горели, кольца будто вихрились, как в глазу урагана. Жар в его лице сменился смехом.
– Мне солгать и сказать "да"?
Я подняла руку, ставшую почти прозрачной от сияния, чтобы погладить его тело.
– Да, солги мне, если это позволит нам не прекращать.
– Опасные речи, – сказал он тихо.
– Опасные времена. – И я лизнула его, заставив его тело среагировать от ног до плеч, голову запрокинуться, а дыхание – стать частым и резким.
– Мередит! – сказал он голосом, который мужчины берегут только для самых интимных ситуаций. От этого голоса у меня тело напряглось там, где он не видел, тем более не касался.
С треском разлетающегося дерева распахнулась дверь, и клубы силы ударили в нас гигантской рукой. Шолто пошатнулся, но не упал, а я села на задницу на пол, выглядывая из за его ног. Темная фигура ворвалась вихрем, и Шолто полетел через кровать куда то на пол.
На миг Нерис Серая застыла в дверях и снова туманной тенью бросилась ко мне. Я бросилась к кровати, к лежащему под подушкой пистолету, уже зная, что не успею.
 
Дата: Четверг, 03.03.2011, 17:14 | Сообщение # 69

~ღ~_Misguided Angel_~ღ~
Группа: VIP
Сообщений: 5238
загрузка наград ...
Статус:
Глава 14

Мне пришлось повернуться к ведьме спиной, чтобы иметь хотя бы шанс дотянуться до оружия. Я подставила ей спину, рука у меня была под подушкой, и по моей голой спине полоснули когти. Я вскрикнула, все еще пытаясь достать пистолет. Клешни рук схватили меня выше локтей и швырнули на пол. Я ударилась с размаху, безоружная, и Нерис навалилась на меня раньше, чем я успела перевести дух.
Я стала отбиваться ногами, и она полоснула их сквозь штаны. Я все пыталась отпихнуть ее и встать, но она не давала мне такой возможности. Она нападала, полосуя воздух, мои слаксы, тело под ними, пока я не доползла до стены, а дальше было некуда.
– Он наш! Наш! Наш! – визжала она, сопровождая каждое слово ударом когтей. Я выставила руки перед телом, но она готова была содрать с них кожу с мясом, а помешать ей я не могла.
Я думала, что сияние исчезнет под волной ужаса и боли, но продолжала светиться. Кровь хлестала из рук потоками сверкающей алости, будто светилась собственным светом. Я ощутила силу, будто теплый кулак набухал в моем теле, расширялся наружу, но не похоже ни на какую магию, известную мне до того. Сила заполыхала во мне, и тело засверкало так ярко, что ведьма остановилась в нерешительности.
Потом она заорала:
– Я шкуру с тебя сожру, и не будешь ты сверкать!
Она полоснула меня по рукам, я вскрикнула – и увидела, как черная когтистая лапа взметнулась к моему лицу, к глазам.
Я толкнула ее рукой в костлявое тело, меж обвисших грудей и сила потекла по руке, хлынула из пальцев. Я почувствовала как она врезалась в ведьму. Та бросила меня полосовать, упала на колени и застыла. Сила, текущая через меня, была болезненной, будто все клеточки моего тела запылали разом. Я закричала и попыталась остановить ее, но боль росла и росла, пока образ Нерис в моих глазах не посерел и не покрылся пятнами. Я была готова потерять сознание от боли, а тогда Нерис меня убьет.
Тело будто резали на части раскаленными докрасна ножами. Наконец ко мне вернулся голос, и я снова закричала – и Нерис вместе со мной. Она рванулась от меня, поползла к кровати. Нерис глядела на меня дикими глазами, лицо исказила гримаса неверия и боли. Кожа у нее начала... начала течь – другого слова не подберу. Кожа ее потекла, как густая вода, переливаясь через руку, как перчатка.
– Нет, нет! – кричала Нерис.
Тело ее стало складываться, кости вылезали из суставов, мышцы всплывали, как бревна в реке. Кровь полилась на ковер, потом хлынули едкой волной более темные, густые жидкости. Я видела, как сердце всплыло к поверхности тела и низкой пойманных рыб потянуло за собой другие внутренние органы. Она кричала долго, и даже когда превратилась в большой круглый ком плоти, слышны еще были эти крики – приглушенные, далекие, но живые. Нерис была бессмертной, и то, что ее вывернуло наизнанку, этого не отменяло.
Боль стала тише – как в ампутированной конечности, которая продолжает болеть. Я видела, как такие вещи делал мой отец. Это была одна из его рук силы, которая заслужила ему титул Принца Пламени и Плоти.
Я поползла к двери, глядя на этот пульсирующий, шевелящийся ком, который я сделала. Огибая конец кровати, я увидела Черную Агнес, сидящую верхом на Шолто. Она этот сияющий кусок его плоти затолкала в унылую черноту своего тела. Он отбивался, но она прижала его руки к полу. Среди фейри есть создания, физически сильнее сидхе. В частности, ведьмы.
Я пробиралась к разбитой двери и слышала за собой голос Агнес:
– Нерис, прикончи белую суку!
Последнее, что я слышала, был неуверенный жалобный оклик:
– Нерис?
Я добралась до лифтов раньше, чем начался новый сеанс воплей. Если Черная Агнес хотела моей смерти, то, увидев, что я сделала с ее сестрой, вряд ли передумает.
Поездка до вестибюля показалась невыносимо долгой. Меня тряс озноб. Руки кровоточили, их терзала боль, которая бывает только от порезов, но хуже всего пришлось левой. Из разреза на предплечье блестела кость. Текла непрерывным потоком кровь, ручейком стекая с локтя на пол лифта. Слаксы почти побагровели от крови.
Вообще то ран хватило бы на шок, но я не думаю, что в нем было дело. Это была магия. Я сделала нечто такое, что могло быть только рукой силы. Нечто такое, что мог бы сделать мой отец. Это была самая страшная сила. Такая, что даже он всегда применял ее с сожалением, потому что жертвы не умирали. Нерис не умрет. Она останется в тюрьме собственной плоти и жидкостей вечно. Слепая, лишенная возможности есть или дышать, но бессмертная. Бессмертная.
У меня в горле поднимался крик, и я знала, что если он вырвется, то я так и буду кричать, пока Агнес не найдет меня и не вырвет мне глаза. Блузку, жакет и пистолет я оставила в комнате. Мне нечем было даже перевязать раны, Только лифчик я поправила, чтобы прикрыть груди.
Двери лифта открылись, и одна пара почти уже вошла, как вдруг увидела меня. Лица этих людей перекосились страхом, они отшатнулись, и двери закрылись. Я забыла поставить гламор – в таком виде нельзя идти через вестибюль.
Личный гламор – это заклинание, которым я лучше всего владею, но мне стоило колоссальных трудов, таких, как никогда раньше, набросить на себя вуаль. Лучшее, что я смогла, – это сделать так, чтобы люди не замечали моих ран и не видели, что сверху на мне только лифчик. Сосредоточиться на изменении внешности мне не удалось. Мне нужен был гламор, чтобы скрыться от слуа, а я не могла мысленно представить свой облик. Раз я его сама не видела, то и гламор навести было невозможно.
Лифт спустился в вестибюль, двери раскрылись, и я вышла. Никто не орал и не показывал на меня пальцем, значит, гламор все таки работал. Все в порядке. Все будет в порядке. И тут я увидела Сегну Золотую – она сидела на плюшевой овальной кушетке посреди вестибюля. И глядела на меня желтыми глазами, прищурившись.
Я повернулась на месте и пошла к задней двери, а там перед выходом стоял Гетхин в гавайской рубашке и бейсболке. Я осмотрела ярко освещенный людный холл, всех, кто, улыбаясь, стоял в очереди к портье, вселяясь или уезжая, и я знала, что Гетхин и Сегна могут меня убить прямо в этом холле и никто не заметит, пока мое тело не рухнет на пол, а убийц и след простынет.
С того места, где я стояла, была видна дамская комната. Я не стала ничего спрашивать, а спокойно пошла туда. Когда за мной захлопнулась дверь, я повернулась и начертила на двери знаки силы и защиты. У меня достаточно текло крови, чтобы написать целое письмо. Прижав руки к двери, я призвала силу. Страшно было, конечно, делать это так скоро после того, как я случайно вызвала ее там, в номере, но выбора не было. Я влила свою силу в эту дверь, в эти руны, и знала, что ни одно существо волшебной крови сюда не пройдет. Знала, потому что так я пожелала, и я – сидхе, и я защитила эти двери собственной кровью. Обычно никто не использует кровь: она слишком сильна, чтобы расходовать ее по мелочам, не говоря уже о том, что это антисанитарно, но сегодня избыточное воздействие будет нелишним. Мне нужно время подумать.
Я прошла через небольшой вестибюль с чередой зеркал и диванчиком в сам туалет. И то, что я там увидела, сказало мне, что время на размышление мне не нужно: вот он, выход. Высоко в стене было окно, осталось только до него добраться.
Я схватила пару бумажных полотенец – заткнуть самые серьезные раны, пока смотрела, на что можно встать. Там, снаружи, мне придется обратиться за медицинской помощью. Но сначала надо выжить, иначе помогать мне будет только патологоанатом.
Голос Гетхина – наверное, его, потому что это не была ведьма, – произнес:
– Детка сидхе, детка сидхе, твоя мама пришла.
Я не стала отвечать следующую строчку. Если хочет цитировать детские стишки, пусть себе. А я ухожу.
Мне удалось подтащить стул с гнутой спинкой из вестибюля поближе к окну. Пришлось подпрыгнуть, чтобы схватиться за металлический прут наверху, и при этом стул опрокинулся. Я на миг повисла на руках, потом ногами полезла по стене, стараясь подтащить тело ближе к рукам. Кровотечение, которое было замедлилось, стало сильнее. Я дважды поскользнулась на собственной крови, пока смогла взгромоздиться верхом на стенку кабины и выглянуть в окошко. Оно было очень узким, и это был тот редкий миг, когда я порадовалась своим скромным размерам.
Я как раз повисла между кабинкой туалета и подоконником, когда что то ударило в окно. Я увидела мелькнувшие щупальца и бритвы зубов, полосующие стекло, и рухнула на пол. Потом мне пришлось снова подползти к окну – не вылезти, но наложить защиту. Они не войдут, но и я не выйду.
Я попала в западню, потеряла больше крови, чем мое тело может вынести, и ничего не могла придумать. Раз ничего сделать нельзя, я могу хотя бы остановить кровотечение из рук. Взяв пачку бумажных полотенец, я подошла к умывальнику. Чего мне остро не хватало – это куска ткани или прочной нити, чтобы привязать полотенца к ранам.
Рассматривая в зеркале, насколько глубока у меня рана на левой руке, я заметила в нем какое то движение. Глубоко глубоко в Зазеркалье двигалось что то маленькое и темное.
Я повернулась, все еще прижимая полотенца, осмотреть помещение. Кабинки были розовые и без украшений, стены бледно розовые. Даже немногие трубы, торчащие из стен и потолка, были окрашены в розовый под общий фон. Ничего здесь темного не было, кроме моих слаксов и лифчика, а видела я не их.
Я повернулась к зеркалу – оно было все еще там. Будто темная тень шла по какому то хрустальному залу, ближе и ближе, больше и больше. Я не стала думать, что это тот сидхе, который хотел убить меня в доме Алистера Нортона, потому что многие сидхе владеют магией зеркал. Зеркало защитить заклинанием я не могла – это не дверь и не окно в моем понимании. Если тот, кто там, умеет проходить сквозь зеркало, то он лучше меня владеет магией, и я не могу ему помешать.
Дверь раскрылась, и у меня сердце упало, но это были просто две женщины. Обыкновенные человеческие женщины, лишенные даже малейшей чувствительности, а то бы им не захотелось сюда входить. Они, смеясь начатому еще за дверью разговору, глянули на меня странновато, но скрылись в соседних кабинках, продолжая говорить и смеяться. То есть увидели меня одетой и без крови, потому что именно такой образ я излучала. Приятно знать, что хоть что то получается.
Я не знала, что мне делать. И тут я заметила в зеркале что то новое: по нему полз паучок. Нет, не по нему – изнутри. Он был внутри зеркала, полз по той его стороне. И был точно как те паучки, что помогли мне в доме Нортона. Это был тот фейри, что меня спас. Он или она меня уже спасли однажды. Если с тех пор я снова когда нибудь нуждалась, чтобы меня спасли, то сейчас было самое время.
Я оторвала кусочек полотенца и написала кровью: СПАСИТЕ. Потом подождала, пока кровь высохнет, и скатала бумажку в тугой шарик. За спиной зашумела спускаемая вода. Время уходило.
Я поднесла пальцы к самой поверхности зеркала, аккуратно стараясь его не трогать. Не хотелось мне его трогать, пока я точно не буду знать, что там за чары. Я ощущала дрожащую нить силы, где магия как струна втягивала твердость зеркала. Как слабое место, как метафизическая трещина. Нашел этот маг слабое место в зеркале и воспользовался или сам его создал – не знаю. Я прижала пальцы к холодному стеклу и подумала о том жаре, который создавало зеркало. Потом разжала пальцы – и стекло растаяло как сладкая вата в жаркий день. В нем открылась дыра, и оттуда вылетела полоска белого ослепительного света, как далекая вспышка бриллиантов.
Я бросила в выплавленную дыру бумажку, потом разгладила зеркало, как пластилин. Даже расправила голой рукой. За моей спиной открылась дверь – время мое истекло. В стекле остался дефект. Я наклонилась, рассматривая на себе несуществующую помаду, заслонив этот участок.
Первая женщина открыла сумочку и стала действительно подмазывать губы.
Но я на свои губы не смотрела. Я смотрела на тень внизу зеркала. Она зашевелила ручками, разворачивая мою записку. И в комнате, подобно колоколу, прозвучал мужской голос:
– Будет сделано.
Женщина застыла перед зеркалом.
– Вы слышали? – спросила она.
– Что слышала? – сделала я недоуменные глаза.
– Джулия, ты слышала?
Ее подруга, все еще из кабинки, спросила:
– Что слышала?
Раздался шум воды, и Джулия вышла, подошла к своей подруге.
К моему ужасу, тень стала расти. Он собирался выйти. Он собирался выйти из этого дурацкого зеркала. А у меня не хватило бы гламора это прикрыть. Проклятие!
Я попыталась придумать, чем отвлечь этих женщин, и тут меня осенило. Несколькими шагами я подошла к выключателю и выключила свет. Темнота навалилась черной стеной, и я почувствовала, что давление в помещении изменилось. Я знала, что кто то лезет через зеркало, будто раздвигая тяжелый хрустальный занавес. Сделав глотательное движение, чтобы продуть уши, я стала думать, что же теперь делать с этими вопящими тетками.

 
Дата: Четверг, 03.03.2011, 17:15 | Сообщение # 70

~ღ~_Misguided Angel_~ღ~
Группа: VIP
Сообщений: 5238
загрузка наград ...
Статус:
Глава 15

Я стояла в темноте, ощущая кого то или что то, что двигалось в темноте, и знала, что это не эти женщины и не я.
– Что это такое стряслось? – спросила одна из женщин.
– В женском туалете отключился свет, – объяснила я.
– Остроумно, – заметила вторая женщина. – Джулия, пошли отсюда.
Я слышала, как они стали пробираться к двери в темноте.
Они вышли в холл, и луч света проник в эту угольную темноту, а потом за ними закрылась дверь.
В темноте возникло колеблющееся желто зеленое пламя. Языки его отбрасывали пляшущие тени на темное темное лицо.
У Дойла кожа не коричневая – она черная. Будто его из черного дерева вырезали. Широкие лепные скулы, а подбородок чуть островат на мой вкус. Он весь состоит из резких линий и темноты. Линии кажутся обманчиво тонкими, как косточки птицы, но я видела, как однажды его ударили в лицо боевым молотом. Кровь у него шла, но ничего не сломалось.
Когда я увидела его, страх захлестнул меня волной холода, от которой закололо в пальцах. Если бы он уже один раз не спас мне жизнь, я была бы уверена, что он принес мне смерть. Он был правой рукой королевы. Она любила говорить: "Где мой Мрак? Приведите моего Мрака". И это значило, что кого то ждет смерть или рана или то и другое. Это Дойлу должны были поручить обеспечить мою смерть, а не Шолто. Он меня спас раньше, чтобы убить сейчас?
– Я не причиню тебе вреда, принцесса Мередит.
Когда он произнес это вслух, я снова смогла дышать. Дойл не играл словами. Он говорил, что хотел сказать, и хотел сказать всегда именно то, что говорил. Беда была в том, что обычно он говорил: "Я пришел тебя убить". Но на этот раз он не хотел причинять мне вреда. С чего бы это?
Я стояла, попавшись в западню этого туалета, с защитой на дверях и на окне, которая не выдержит. В конце концов слуа ее пробьют, а я не верила, что Шолто сможет меня спасти. Будь это почти кто угодно, кроме Дойла, я бы упала в его объятия с облегчением или хотя бы позволила себе потерять сознание от шока и кровопотери. Но это был Дойл, то есть не та личность, которой будешь падать в объятия – не проверив, не торчат ли из них ножи.
– Чего ты хочешь, Дойл?
Слова эти прозвучали суровее, чем я хотела, злее, но я не стала брать их обратно или извиняться за тон. Я старалась не трястись и не могла сдержаться. Еще с полдюжины ран у меня на руках кровоточили, кровь ползла по штанинам теплыми червяками. Я нуждалась в помощи и этот факт от Дойла скрыть не могла. А потому моя позиция в переговорах оказывалась весьма невыгодной, что очень плохо, когда имеешь дело с королевой. И не надо себя обманывать: имея дело с Дойлом, я имела дело с королевой, разве что за три коротких года что то в корне переменилось при Дворе.
– Повиноваться во всем моей королеве.
Голос его был как кожа – темен. Он наводил на мысль о патоке, о других предметах – сладких и густых. Такой низкий голос, что позвоночник резонировал.
– Это не ответ.
Волосы у него казались очень коротко постриженными, почти наголо, и были черными, хотя не чернее кожи. Но я знала, что волосы у него не короткие, а очень длинные. Он всегда заплетал их толстой косой, закинутой за спину. Ее не было видно, но я знала, что коса доходит до щиколоток. Она оставляла на самом виду острые кончики ушей.
В серьгах этих фантастических ушей пылало зеленое пламя. Два огромных бриллианта озаряли каждую из темных мочек, и еще два темных камня почти цвета его кожи темными звездами зияли около бриллиантов. Серебряные колечки поднимались по хрящам обоих ушей почти до самого кончика.
Эти уши показывали, что он не чистокровный представитель высшего Двора, а бастард полукровка вроде меня. Только уши его и выдавали, и он мог бы их спрятать за волосами, но никогда так не поступал.
Я посмотрела на серебряное ожерелье – это были все украшения на нем. На черной материи груди сидел как темный самоцвет толстенький серебряный паучок.
– Мне следовало тогда припомнить, что твоя гильдия – пауки.
Он едва заметно улыбнулся, что для Дойла было невероятной силы выражением эмоций.
– В другой ситуации я бы дал тебе время привыкнуть к моему присутствию, к этому затруднительному положению, но твоя защита не продержится вечно. Мы должны действовать так, будто тебя надо спасать.
– Властитель Шолто был послан королевой меня убить. Зачем же посылать тебя меня спасать? Даже для нее это бессмысленно.
– Королева не посылала Шолто.
Я уставилась на него. Смею ли я ему поверить? Мы редко открыто лжем друг другу. Но кто то мне лгал, потому что не могут они оба говорить правду.
– Шолто сказал, что на мне – декрет королевы о казни.
– Подумай, принцесса. Если бы королева Андаис воистину хотела твоей казни, она бы доставила тебя домой показать всем, что бывает с сидхе, которая покинет Двор вопреки королевскому приказу. Она бы сделала тебя примером. – Он обвел руками стены, и от его движущихся рук остались послеобразы пламени. – Она бы не убила тебя далеко и тайно, чтобы никто не увидел.
Пламя собралось обратно, как капли воды на тарелке, но продолжало танцевать на его пальцах.
Я взялась рукой за край раковины. Если этот разговор не закончится скоро, я окажусь на коленях, потому что стоять уже не смогу. Сколько я потеряла крови? И сколько теряю прямо сейчас?
– Ты хочешь сказать, что королева хотела бы лично видеть мою смерть.
– Да.
Что то ударило в окно с такой силой, что все помещение будто затряслось. Дойл повернулся на звук, выхватывая из за спины длинный нож или короткий меч. Зеленое пламя повисло в воздухе над его плечом, как послушная собачка.
Свет играл на клинке и резной костяной рукояти. Клинок был сделан в виде трех воронов с переплетенными крыльями, а открытые клювы соединялись в эфес.
Я опустилась на пол, держась рукой за раковину.
– Это же Смертный Ужас!
Это было любимейшее оружие королевы. Никогда я не слыхала, чтобы она кому нибудь его одалживала для какой бы то ни было цели.
Дойл медленно повернулся ко мне от пустого окна. Короткий меч блеснул в трепещущем свете.
– Теперь ты веришь мне, что королева послала меня тебя спасти?
– Либо это, либо ты убил ее за этот меч.
Он посмотрел на меня, и по выражению его лица я поняла, что юмора в последнем замечании он не видит. И хорошо, потому что я не шутила. Смертный Ужас был одним из сокровищ Неблагого Двора. Он был выкован с применением крови смертных, а это значило, что смертельная рана от Смертного Ужаса будет по настоящему смертельной для любого фейри, даже для сидхе. Я бы сказала до этой минуты, что единственный способ завладеть этим мечом – вырвать его из холодных мертвых рук моей тетки.
Что то огромное билось в окно снова и снова. Я надеялась, что они попытаются сломать защиту магией, на что уйдет время, но они решили просто разрушить то, что я защитила. Если окна больше не будет, то и защита работать перестанет. Грубая сила против магии – иногда это действует, иногда нет. Сегодня, кажется, получается. Послышался резкий хруст – стекло осыпалось с проволочного каркаса, на котором держалось. Без проволоки оно бы давно уже вылетело.
Дойл склонился ко мне, опустив острие меча – как держат ради безопасности заряженный пистолет.
– Принцесса, у нас кончается время.
– Я слушаю, – кивнула я.
Он протянул ко мне свободную руку, и я отдернулась – села на задницу прямо на пол.
– Я должен коснуться тебя, принцесса.
– Зачем?
Стекло уже растрескалось настолько, что ветер стал задувать в помещение. Слышалось, как что то большое трется о стену, как взвизгивают ночные летуны, подбадривая своих мясистых братьев.
– Я могу убить некоторых из них, моя принцесса, но не всех Я положу за тебя жизнь, но этого будет мало – против мощи почти всех слуа.
Он наклонился так низко, что надо было либо дать ему до меня дотронуться, либо лечь навзничь и отползать от него на спине.
Я уперлась рукой в его грудь, в кожу куртки. Он продолжал напирать, и моя рука соскользнула на футболку под курткой. Я нащупала что то мокрое. Отдернула руку, и она оказалась темной в неровном свете.
– У тебя кровь.
– Слуа очень не хотели, чтобы я сегодня тебя нашел.
Мне пришлось опереться рукой позади, чтобы не упасть, потому что он еще приблизился. Достаточно близко, чтобы поцеловать – или убить.
– Чего ты хочешь, Дойл?
Стекло позади рассыпалось, окатив пол дождем острых осколков.
– Прошу прощения, но нет времени для церемоний.
Он выпустил меч на пол и схватил меня выше локтей. Притянул к себе, и только секунда у меня была, чтобы понять: он хочет поцеловать меня.
Если бы он попытался ударить меня ножом, я бы была готова или хотя бы не удивилась, но поцелуй... я совершенно растерялась. Кожа его пахла какой то экзотической пряностью. Губы у него были мягкими, поцелуй – нежным. Я застыла у него в руках, слишком потрясенная, чтобы сообразить, что делать, – будто он меня зачаровал. А он шепнул прямо мне в губы:
– Она сказала, что он должен быть дан тебе, как был дан мне.
Едва заметная нотка гнева слышалась в этом шепоте.
Я услышала, как что то шлепнулось через окно – тяжело шлепнулось. Дойл отпустил меня так резко, что я упала. Одним плавным движением он подобрал меч, повернулся, будто танцевальным па перелетел к окну, не поднимаясь с колен, и вогнал меч в проникшее через разбитое окно черное щупальце не меньше его самого. На той стороне стекла раздался вопль. Дойл отдернул меч, и щупальце потянулось назад. Он встал, опережая это движение, занес меч и опустил его с такой силой, что клинок полосой мелькнул в воздухе. Щупальце развалилось на куски в хлынувшей крови, заблестевшей в зеленовато желтом пламени, как черная вода.
Остаток щупальца втянулся обратно в окно с таким звуком, будто ветер завыл. Дойл повернулся ко мне.
– Это заставит их задуматься, но ненадолго.
Он шагнул ко мне, сверкая окровавленным мечом. Все это случилось за секунды. Он едва успел отступить в сторону, чтобы его не залило кровью, – будто знал, где ему стоять, или будто кровь это знала.
Видя, как он идет ко мне, я не могла остаться лежать. Он пришел сохранить мне жизнь, но все мои инстинкты завопили при его приближении. Дойл был созданием стихии тьмы и полусвета, вооруженный убийственным мечом, и он шел ко мне как воплощение смерти. В этот миг я поняла, почему люди падают перед нами ниц и воздают божеские почести.
Опираясь на раковину, я встала, потому что не могла встретить его на земле, скорчившись как загнанная дичь. Я должна была встать перед этой темной грацией – или склониться перед ней, как человек язычник. От того, что я встала, комната закачалась, закружилась полосами тьмы и света. Голова кружилась так, что я боялась упасть, а потому вцепилась в раковину мертвой хваткой. Когда в глазах прояснилось, я все еще стояла, а Дойл был так близко, что видны были пляшущие отражения пламени в его глазах.
Вдруг он прижал меня так тесно, что я ощутила кожей холод крови на его рубашке. Руки у него были очень сильны.
– Королева поместила свой знак в меня, чтобы я его тебе передал. Как только ты его получишь, все будут знать: всякий, кто поднимет на тебя руку, окажется на милости королевы.
– Тот поцелуй, – сказала я.
Он кивнул:
– Она сказала, что я должен дать его тебе, как она дала мне. Прости меня.
И он поцеловал меня раньше, чем я успела спросить, за что он просит прощения.
Он поцеловал меня так, будто хотел через рот влезть в меня. Я не была готова и не давала своего разрешения. Я попыталась отодвинуться, и рука его напряглась у меня за спиной, вдавливая кожу куртки мне в спину. Другой рукой он держал меня за лицо, вцепившись пальцами в подбородок. Я не могла разорвать поцелуй, оторваться от Дойла.
Сопротивление ничего бы мне не дало, поэтому я прекратила отбиваться и открыла рот, целуя его в ответ. Из тела его ушло напряжение, будто он подумал, что я дала разрешение. А я его не давала. Я схватила его черную футболку и стала вытягивать ее из штанов. Она так пропиталась кровью, что липла к телу, но я ее вытащила. И провела рукой по его плоскому животу – вверх, до гладкой выпуклости мускулистой груди.
Он растаял, и рука, державшая меня кольцом за спину, ослабела.
Мои руки нашли рану у него на груди – широкий и глубокий разрез. Три вещи случились одновременно: я запустила пальцы в рану, его тело напряглось от боли – и он бы отпустил меня, но случилось и третье, пока мои пальцы входили в мясо его тела. Знак королевы наполнил его рот и провалился в меня.
Сладкий прилив силы заполнил мне рот, проливаясь из Дойла в меня, тепло окутывало наши губы, будто мы вдвоем сосали одну конфету. Сила набухала в нас, плавилась между нами долгими сладкими нитями. Она наполняла нас теплом до краев, как глинтвейн, налитый в одинаковые чаши, и сила побежала вниз по нашим телам, сквозь них, проливаясь ласковым потоком на кожу.
Я ничего не видела, будто смотрела на мир сквозь густой туман. Дойл держался обеими руками за раковину, опустив лицо, будто у него тоже голова кружилась. Слышно было, как он произнес:
– Спаси меня, консорт.
Не знаю, какова была бы моя остроумная реплика, потому что вылетела выбитая дверь, ударившись в дальние кабинки. В проеме стоял силуэт Шолто. Он набросил серое пальто поверх голого тела, но виднелось гнездо щупальцев – будто какой то монстр рвался из него наружу.
Я ощутила за собой движение и повернулась – Дойл тянулся за мечом, брошенным поперек раковины. В освещенной двери сила Шолто взметнулась ветром. Вдруг я поняла: каждый из них считает, что другой хочет меня убить.
Я только успела выкрикнуть:
– Нет!
Пламя Дойла исчезло, поглощенное тьмой – бархатной, непроницаемой и наполненной звуками движения тел.

 
Дата: Четверг, 03.03.2011, 17:19 | Сообщение # 71

~ღ~_Misguided Angel_~ღ~
Группа: VIP
Сообщений: 5238
загрузка наград ...
Статус:
Глава 16

– Нет! – кричала я. – Шолто, Дойл, не трогайте друг друга!
Но слышны были удары тела о тело, скользящие шаги, будто кто то пробирается через темноту, чей то тяжелый вдох, потом какие то тихие звуки.
– Черт побери, слушайте меня! Никто из вас не замыслил мне вреда! Вы оба хотите сохранить мне жизнь!
Не знаю, то ли они не слышали, то ли им было все равно, что я говорю. В этой темноте размахивал по крайней мере один меч, а потому я не встала и не пошла к выключателю – я поползла. Раковину я оставила справа и ощупывала перед собой путь левой рукой.
Драка шла почти в полном молчании. Слышно было, как они ломают друг друга. Кто то вскрикнул, и я молча произнесла молитву, чтобы никто из них не погиб. Я почти влетела головой в стену, успев в последний момент коснуться ее рукой. Нажала выключатель, и помещение вдруг залил ослепительный свет. Я заморгала, как сова.
Эти двое сидхе сцепились в схватке, пытаясь повалить друг друга. Дойл стоял на коленях, вокруг его шеи обвилось щупальце. Шолто был покрыт кровью, и я не сразу заметила, что одно из щупальцев отсечено и лежит, подергиваясь, рядом с коленом Дойла. У Дойла все еще был в руке меч, но два щупальца и одна рука Шолто обхватили его с боков. Другие руки каждого из них сцепились между собой, будто в игре, кто кому пальцы заломает. Только это не было игрой. Меня поразило, что Шолто вроде бы держится. Дойл был признанным чемпионом при Неблагом Дворе. Очень мало кто мог против него устоять и практически никто – победить. Шолто в этот список не входил, или так я думала. Но тут я кое что уловила краем глаза: слабое сияние. Когда я посмотрела на него прямо, его не было. Так иногда бывает с магией: ее видишь только боковым зрением. Что то сияло на руке Шолто: кольцо.
У меня на глазах Дойл уронил меч и начал обмякать в хватке Шолто. Тот подхватил меч за рукоять, не дав ему упасть на землю. Щупальца все так же обвивали руку Дойла. Я уже летела вперед раньше, чем успела подумать, что же я сделаю, когда окажусь рядом.
Шолто, держа обмякшее тело Дойла в щупальцах, занес меч в двуручной хватке над головой – как если хочешь вонзить нож в чью то грудь. Я была за спиной Дойла, когда меч пошел вниз. Я накрыла его своим телом, выставив руку, не отрывая глаз от блестящего клинка. Миг только я гадала, успеет ли Шолто отвести удар, но он перевернул меч и направил его острием к потолку.
– Что ты делаешь, Мередит?
– Он пришел спасти меня, а не убить.
– Он – Мрак королевы. Если она пожелает твоей смерти, он будет ее орудием.
– Но у него – Смертный Ужас, ее личное оружие. Он принес мне ее метку в своем теле. Если ты успокоишься и посмотришь не просто глазами, ты увидишь.
Шолто заморгал на меня, потом нахмурился:
– Зачем тогда она посылала меня тебя убивать? Даже для Андаис это не имеет смысла.
– Если ты перестанешь его душить, мы можем попытаться сообразить.
Он посмотрел на обмякшее тело Дойла, все еще висящее в щупальцах, и сказал "А!" – будто забыл, что все еще выдавливает из него жизнь. Теоретически удавить сидхе насмерть невозможно, но я никогда не любила испытывать границы этого бессмертия. Никогда не знаешь, какая трещина в броне окажется достаточной, чтобы умереть на самом деле.
Шолто отлепил свои конечности от Дома, и тот рухнул мне на руки. Под его тяжестью я упала на колени. Не столько я крови потеряла, чтобы так ослабеть. Это либо шок, либо дело в той руке силы, что я применила в первый раз. Какова бы ни была причина, но мне хотелось закрыть глаза и прилечь, чего мне сейчас не светило.
Я села на пол, положив голову Дойла к себе на колени. Пульс у него на шее бился сильно и ровно, но Дойл не приходил в сознание. Потом он два раза резко вдохнул, голова его закинулась назад, глаза расширились, и он набрал полную грудь воздуха. Сел, откашливаясь. Я увидела напряжение в его лице, и Шолто тоже, наверное, потому что вдруг меч оказался наставленным прямо в лицо Дойла.
Дойл застыл, глядя в лицо Шолто.
– Ну, добивай!
– Никто никого здесь добивать не будет, – заявила я.
Никто из них на меня не посмотрел. Выражение лица Дойла я не видела, но лицо Шолто видела, и это зрелище мне не понравилось. Гнев и удовлетворение – он хотел убить Дойла, это было видно по лицу.
– Дойл спас меня, Шолто. Он спас меня от слуа.
– Если бы ты не защитила дверь, я бы успел вовремя, – сказал Шолто.
– Если бы я не защитила дверь, ты бы успел оплакать мое тело, но не спасти меня.
Шолто все равно не отводил глаз от Дойла.
– А он как попал внутрь, если я не мог?
– Я – сидхе, – ответил Дойл.
– И я тоже. – Злость в лице Шолто стала на самую чуточку горячее.
Я хлопнула Дойла по плечу – достаточно сильно, чтобы было больно. Он не повернулся, но вздрогнул.
– Не подначивай его, Дойл.
– Я не подначиваю, просто констатирую факт.
Полемика переходила на личности, и если эти двое были когда то чем то связаны, то ко мне это не имело отношения.
– Слушайте, я не знаю, чего вы друг на друга взъелись, и можете назвать меня эгоисткой, но мне это все равно. Я хочу, черт побери, выйти живой из этого сортира, и это имеет более высокий приоритет над вашей взаимной вендеттой. Так что ведите себя не как мальчишки, а как телохранители особ королевской крови. Вытащите меня отсюда целой и невредимой.
– Она права, – тихо сказал Дойл.
– Великий Мрак выходит из боя с вежливыми словами? Невероятно. Или дело в том, что теперь меч у меня? – Шолто повел клинком, коснулся острием впадинки на верхней губе Дойла. – Тот самый меч, что может убить любого фейри, даже придворного сидхе. Ах, я забыл – ты же ничего не боишься.
Была горечь и насмешка в голосе Шолто, и они, несомненно, свидетельствовали, что я влезла в старую склоку.
– Я много чего боюсь, – совершенно спокойным голосом ответил Дойл. – Смерть в этот список не входит. Но я вижу у тебя на пальце кольцо, которого побаиваюсь весьма и весьма. Откуда у тебя Беаталахд? Я его уже сотни лет не видел.
Шолто поднял руку, и старая бронза кольца тускло блеснула при свете. В кольце был тяжелый камень, и я бы заметила его, если бы он был у Шолто раньше.
– Королева дала мне свое благословение на эту охоту.
– Королева не давала тебе Беаталахд, не давала своими руками.
Дойл говорил с полной уверенностью.
– Что такое Беаталахд? – спросила я.
– Сила жизни, – ответил Дойл. – Оно отбирает у твоего противника самое жизнь и умение; только поэтому он мог одолеть меня в схватке.
Шолто вспыхнул. Считалось признаком слабости – нуждаться для победы над другим сидхе в большей магии, чем есть в твоем теле. В сущности, Дойл сказал, что Шолто не мог выиграть битву и потому вынужден был пойти на подлость. Но подлостью это не было – было всего лишь недостаточно по рыцарски. Черт с ним, с рыцарством, главное – вернись живым.
Именно это я говорила каждому мужчине, которого любила, в том числе моему отцу, перед каждой дуэлью.
– Кольцо – свидетельство, что со мною фавор королевы, – сказал Шолто, все еще красный от гнева.
– Кольцо не перешло к тебе от королевы из рук в руки, – сказал Дойл, – как и приказ убить принцессу прозвучал не из ее уст.
– Я знаю, кто говорит от имени королевы, а кто нет, – произнес Шолто. Настал его черед говорить уверенно.
– Правда? – удивился Дойл. – А если бы я пришел к тебе и передал приказ королевы, ты бы мне поверил?
Шолто поморщился, но кивнул.
– Ты – Мрак королевы. Когда раскрываются твои губы, из них звучат ее слова.
– Тогда слушай эти слова: королева хочет, чтобы принцесса Мередит осталась жива и вернулась домой.
Все мысли, мелькнувшие на лице Шолто, я не могла прочесть, но их было много. Я решила задать вопрос, на который он бы не ответил Дойлу.
– Королева сама велела тебе ехать в Лос Анджелес и убить меня?
Шолто посмотрел на меня. Это был долгий, оценивающий взгляд, но потом он покачал головой:
– Нет.
– Кто тебе велел ехать в Лос Анджелес и убить принцессу? – спросил Дойл.
Шолто открыл было рот, но остановился. Напряжение отпустило его, и он отступил от Дойла, опустив меч к полу.
– Нет, я пока что сохраню имя предателя про себя.
– Почему? – спросила я.
– Потому что присутствие здесь Дойла может значить только одно: королева хочет, чтобы ты вернулась ко Двору. – Он посмотрел на Дойла. – Я прав?
– Да, – подтвердил Дойл.
– Она хочет, чтобы я вернулась ко Двору?
Дойл встал так, чтобы видеть меня и Шолто, обратив спину к пустым кабинкам.
– Да, принцесса.
Я покачала головой:
– Я уехала, потому что там некоторые хотели меня убить, Дойл. Королева не мешала им.
– Это были разрешенные дуэли, – сказал он.
– Это были санкционированные Двором попытки политического убийства, – поправила я.
– Я ей об этом напомнил, – сказал Дойл.
– И что она?
– Она дала свой знак, чтобы его передать тебе. Если тебя кто нибудь сейчас убьет, пусть даже на дуэли, его постигнет месть королевы. Можешь не сомневаться, принцесса: как бы горячо кто то ни желал твоей смерти, платить такую цену за нее никто не станет.
Я посмотрела на Шолто, и от этого движения снова все поплыло перед глазами. Шок, явный шок.
– Ладно, я вернусь ко Двору, раз королева гарантирует мне безопасность. Но при чем здесь то, что ты не хочешь назвать нам имя предателя? Кто воспользовался именем королевы, чтобы послать тебя казнить меня, когда она не хочет моей смерти?
– Я пока что придержу это про себя, – снова сказал Шолто, и лицо его стало надменной маской, которую он так часто надевал при Дворе.
– Почему?
– Потому что если королева разрешает тебе вернуться ко Двору, договор со мной тебе не нужен. Ты вернешься в мир фейри, к Неблагому Двору, и я готов проставить свое королевство, что она найдет тебе другого любовника сидхе. Как видишь, Мередит, я тебе буду не нужен. Ты получишь все, что я мог тебе предложить, и не будешь вечно привязана к уродливому чудовищу.
– Ты не уродлив, Шолто. Если бы не помешали твои ведьмы, я бы тебе это доказала.
Что то мигнуло на его лице, как рябь на гладкой надменной поверхности.
– Да, кстати о ведьмах. – Он повернул ко мне взгляд своих троекратно желтых глаз. – Я думал, у тебя нет руки силы, Мередит.
– Нет, – ответила я.
– Боюсь, Нерис бы тут с тобой не согласилась.
– Я не знала, Шолто, я не хотела...
У меня не было слов описать, что я сделала с Нерис.
– Что случилось? – спросил Дойл.
– Черная Агнес солгала слуа. Она им сказала, что если я пересплю с Мередит, то стану чистокровным сидхе и более не буду их царем. Она убедила их спасти меня от меня самого, защитить меня от козней сидхейской колдуньи.
 
Дата: Четверг, 03.03.2011, 17:20 | Сообщение # 72

~ღ~_Misguided Angel_~ღ~
Группа: VIP
Сообщений: 5238
загрузка наград ...
Статус:
Я приподняла брови, услышав эти слова.
Он посмотрел на меня.
– Но я убедил Агнес и остальных, что ты для них опасности не представляешь.
Я встретила его взгляд.
– Я успела увидеть метод убеждения.
Он кивнул:
– Агнес велела сказать тебе спасибо – она такого от меня не видала. Она решила, что здесь как то сыграла твоя магия.
– Она не злится за Нерис?
– Ну, она хотела бы твоей смерти, но теперь она тебя боится, Мередит. Рука плоти, как у твоего отца, – кто бы мог подумать?
Что то было в его глазах помимо тщательно изображенной надменности. Я с удивлением сообразила, что это страх. Выглядывающий из под маски страх. Не только Черную Агнес напугало то, что я сделала в номере.
– Рука плоти, – повторил Дойл. – О чем это ты, Шолто?
Шолто протянул меч Дойлу рукоятью вперед.
– Возьми вот это, поднимись в мой номер и посмотри, что сделала принцесса. Нерис уже не исцелить, поэтому я прошу тебя даровать ей истинную смерть перед тем, как ты сопроводишь принцессу ко Двору. Я вас провожу до такси на случай, если мои слуа окажутся... не до конца послушными.
Его слова, мимика, жесты показывали, что присутствие Дойла его не радует.
Слегка наклонив голову, Дойл принял меч.
– Если это одолжение, которое тебе нужно, я был бы рад оказать его тебе за имя предателя, ложно направившего тебя в Лос Анджелес от имени королевы.
Шолто покачал головой:
– Я не назову это имя, по крайней мере сейчас. Я его придержу, пока это будет мне на пользу или пока не решу лично с ним разобраться.
– Если бы ты назвал имя предателя, это помогло бы нам обеспечить безопасность принцессы при Дворе.
Шолто в ответ на эти слова рассмеялся – теми резкими звуками, которые у него сходили за обычный смех.
– Я не назову, кто послал меня сюда, но могу предположить, кто хотел, чтобы сообщение было передано. И ты тоже можешь. Мередит сбежала от Двора, поскольку сторонники принца Кела постоянно вызывали ее на дуэли. Если бы за покушениями на Мередит стоял кто то другой, королева бы вмешалась и прекратила это. Такого оскорбления королевской крови она бы не допустила, пусть даже оно направлено на лишенную магии смертную полукровку. Но за всем этим стоял ее ненаглядный малыш, и мы все это знали. Поэтому Мередит сбежала и спряталась – она не могла надеяться, что королева поможет ей выжить, когда Кел хочет ее смерти.
Дойл встретил обвиняющий взгляд бесстрастным лицом.
– Я думаю, ты увидишь, что наша королева уже не относится так терпимо к... выходкам принца.
Шолто снова засмеялся – болезненный звук.
– Когда всего несколько дней назад я покидал Двор, я бы сказал, что она по прежнему весьма терпима к... выходкам принца.
Лицо Дойла осталось безмятежным, будто никакие слова Шолто не могли нарушить его душевный мир. Я думаю, это доставало Шолто хуже любой другой реакции. И Дойл, я думаю, это знал.
– Решаем проблемы по очереди, Шолто. Сейчас у меня есть обещание королевы и ее магия, гарантирующие, что принцессе не будет причинен вред при Дворе.
– Твоя воля верить в это, Дойл. Но сейчас я прошу тебя помочь мне даровать смерть той, которую я ценил.
Дойл легко встал, будто не его придушили до полусмерти несколько минут назад. Я даже не знала, смогу ли я стоять. Не только бессмертия мне недостает из за моей человеческой крови.
Они оба протянули мне руки одновременно, и я приняла их. Они почти вздернули меня на ноги.
– Легче, мальчики. Мне нужна помощь, чтобы встать, а не лететь.
Дойл посмотрел на меня.
– Ты бледна. Насколько ты серьезно ранена? Я покачала головой и освободила обе руки.
– Не настолько. В основном это шок, и... это было больно, когда я... то, что я сделала с Нерис.
– А что ты сделала? – спросил он.
– Пойди и увидишь, – сказал Шолто. – Это стоит взгляда или даже двух. – Он посмотрел на меня. – Вести о том, что ты сделала, полетят ко Двору впереди тебя, Мередит. Мередит, Принцесса Плоти, уже более не просто дочь Эссуса.
– Очень редко дитя наследует те же дары, что были у родителя, – сказал Дойл.
Шолто направился к двери, завязывая по дороге пояс пальто. Кровь пропитала ткань напротив отрубленного щупальца.
– Пойди, Дойл, Носитель Пламени Боли, Барон Сладкий Язык, пойди и посмотри, а потом скажи, что ты думаешь о дарованиях Мередит.
Первый титул был мне знаком, но не второй.
– Барон Сладкий Язык? – спросила я. – Никогда не слышала, чтобы тебя так называли.
– Старая кличка, – ответил он.
– Брось, Дойл, не скромничай. Так его когда то звала королева.
Они переглянулись, и снова в этом взгляде была тяжесть старой вражды.
– Это имя не за то, что ты думаешь, Шолто, – сказал Дойл.
– Я ничего не думаю, но мне кажется, что прозвище говорит само за себя. А тебе, Мередит?
– Барон Сладкий Язык – в этом прозвище есть определенное настроение, – ответила я.
– Это не то, что вы думаете, – повторил Дойл.
– Ну, – бросил Шолто, – во всяком случае, не за твою медоточивую речь.
Вот это была правда. Дойл не произносит длинных речей, и умелым льстецом его тоже никто не назовет.
– Если ты хочешь сказать, что секс здесь ни при чем, я тебе верю, – сказала я.
Дойл слегка мне поклонился:
– Спасибо.
– Королева дает своим любимчикам прозвища только за секс, – сказал Шолто.
– Не только, – возразил Дойл.
– Когда и за что?
– Когда, считает, что кличка будет в тягость тому, кто ее носит, и потому что любит бесить других.
– Ну, последнее верно, – согласился Шолто. Он уже держался за ручку двери.
– Странно, что еще никто сюда не ломится с руганью, – заметила я.
– Я наложил на дверь заклятие отвращения. Ни один смертный не захочет сквозь него проходить, и мало кто из фейри.
Он начал открывать дверь.
– А ты не хочешь забрать свое... свою конечность? Ее можно приставить.
– Отрастет, – отмахнулся он.
Наверное, недоверие, которое я испытывала, отразилось у меня на лице, поэтому он улыбнулся – наполовину снисходительно, наполовину смущенно.
– Есть хорошие стороны в том, чтобы быть наполовину ночным летуном. Немного, но есть. Любая часть тела у меня регенерирует. – Он помолчал, будто задумался на секунду, и добавил: – Пока что.
Я не знала, что можно на это сказать, потому промолчала.
– Я думаю, принцессе надо немного отдохнуть, поэтому если сейчас мы могли бы пойти посмотреть твою раненую... – Дойл не закончил фразу.
– Да, конечно.
Шолто придержал перед нами дверь.
– А как же вот этот беспорядок? – спросила я. – Оставим валяться на полу куски щупальца и кровь повсюду?
– Беспорядок устроил барон, пусть он и убирает, – предложил Шолто.
– Ни кровь, ни части тел не принадлежат мне, – сказал Дойл. – Если хочешь убрать этот беспорядок, то предлагаю тебе сделать это самому. Кто знает, какой вред может нанести умелая колдунья с помощью куска твоего тела?
Шолто попытался возражать, но в конце концов сунул отрезанное щупальце в карман своего пальто. А щупальце размером с тело осталось лежать где было. Я бы на месте Шолто определенно дала бы уборщицам щедрые чаевые – как возмещение тем, кому выпадет прибирать туалет.
Мы поднялись на лифте, и Дойл опустился на колени перед тем, что осталось от Нерис Серой. Это был кусок живой плоти размером примерно с большую корзину. Нервы, сухожилия, мышцы, внутренние органы влажно поблескивали внутри. Этот кусок мяса даже поднимался и опадал с дыханием. Хуже всего был звук: высокий тонкий крик, приглушенный, потому что рот находился теперь внутри тела, и все же она кричала. Она визжала. Дрожь, которая уже пошла на убыль, заколотила снова. Вдруг мне стало холодно в штанах и в лифчике.
Я подобрала с пола блузку и надела, хотя знала, что этот холод одеждой не унять. Скорее душа тряслась, чем тело. Тут можно было зарыться в груду одеял, и это не помогло бы.
Дойл посмотрел на меня, присев возле этого пульсирующего, кричащего шара.
– Потрясающе. Сам принц Эссус не мог бы сделать лучше.
Это было комплиментом, но лицо Дойла было так пусто, что неясно было, приятно ему это видеть или нет.
Я лично считала, что ничего ужаснее в жизни не видела, но понимала, что делиться этим мнением не стоит. Это мощное оружие – рука плоти. Если народ будет верить, что я пускаю ее в ход легко и часто, то будет вести себя осторожнее. Если будет считаться, что я сама ее боюсь, угроза будет слабее.
– Не знаю, Дойл. Я однажды видела, как мой отец вывернул наизнанку великана. Ты думаешь, я могла бы справиться с таким огромным предметом?
Я говорила сухо; с интересом, но чисто академическим. Такой голос я у себя выработала при Дворе и пользовалась им, чтобы не устроить истерику или не выбежать с воплем. Я научилась видеть ужаснейшие вещи и отпускать сухие выдержанные комментарии.
Дойл принял вопрос за чистую монету.
– Я не знаю, принцесса; но интересно было бы определить границы твоей силы.
Я не была с этим согласна, но оставила без ответа, потому что не могла придумать ничего достаточно сухого и выдержанного. Визжащий вопль слышался при каждом вдохе мясного шара. Нерис была бессмертна. Мой отец однажды сделал такое с врагом королевы. Андаис держала этот шар плоти у себя в шкафу. Иногда его можно было увидеть у нее в спальне. Насколько мне известно, никто никогда не спрашивал, что эта штука делает вне своего шкафа. Ее просто брали, клали обратно и запирали, стараясь отогнать все видения, лезшие в голову, когда увидишь такой шар в спальне.
– Шолто просил тебя даровать Нерис смерть. Сделай это, и мы сможем отсюда уйти.
Я говорила лишенным интереса, даже скучающим голосом. Мне казалось, что если я еще здесь постою и послушаю эти вопли, то начну им вторить.
Не поднимаясь с колен, Дойл протянул мне свой меч рукоятью вперед.
– Это твоя магия, да будет и жертва твоей.
Я уставилась на костяную рукоять – три ворона с драгоценностями глаз. Не хотела я этого делать.
Еще минуту я смотрела на клинок, пытаясь сообразить, как мне выпутаться из этой ситуации, не показав себя слабой. Ничего на ум не приходило. Если я сдрейфлю, муки Нерис будут напрасны. Я получу новый титул, но не присущую ему репутацию.
Я взяла меч, ненавидя Дойла за это предложение.
Это должно было быть просто. Ее сердце пульсировало с одной стороны шара. Я всадила в него лезвие. Хлынула кровь, и сердце перестало биться, но вопли не прекратились.
Я посмотрела на мужчин:
– Почему она не умерла?
– Слуа труднее убить, чем сидхе, – ответил Шолто.
– Насколько труднее?
Он пожал плечами:
– Это твоя жертва.
В этот миг я ненавидела их обоих, поняв наконец, что это испытание. И возможно, что, если бы я отказалась, они сохранили бы ей жизнь. Это было неприемлемо. Я не могла ее так оставить, зная, что она не состарится, не исцелится, не умрет. Просто останется вот так. Смерть здесь милосердие, все остальное – безумие, ее и мое.
Я проткнула мечом каждый жизненно важный орган, который смогла найти. Они пускали кровь, спадались, переставали функционировать, а крик все длился. Наконец я подняла меч обеими руками над головой и стала просто пырять. Поначалу я между ударами останавливалась, но крики продолжались, зажатые в мясном шаре. Где то после десятого или пятнадцатого удара я перестала останавливаться, перестала слушать – только колола.
Я должна была прекратить эти крики. Должна была заставить ее умереть. Мир сузился до клинка, входящего в вязкое мясо. Руки мои поднимались и опускались, поднимались и опускались. Кровь забрызгала лицо и одежду. Я оказалась на коленях возле чего то, уже не круглого, уже не целого. Я это разделала на куски, неузнаваемые куски. И крик затих.
Руки до локтей стали красными от крови. Меч алел, рукоятка покрылась кровью сплошь, но по прежнему отлично, не скользя, ложилась в руку. Зеленая шелковая блузка, которую я успела раньше надеть, стала черной от крови. Слаксы из бордовых превратились в фиолетово черные. Кто то рядом очень часто дышал, и я сообразила, что это я. Иногда во время этой мясницкой работы я испытывала злобное удовлетворение, почти радость от разрушения. Сейчас я смотрела на дело рук своих и не чувствовала ничего. Во мне не осталось ничего, способного чувствовать. Я оцепенела, и это, наверное, было не так уж для меня плохо.
Я встала, опираясь на край кровати. Она и так была заляпана кровью – так что менял один отпечаток ладони? Руки ныли, мышцы тянуло от перегрузки. Я протянула меч Дойлу, как до того – он мне.
– Хороший клинок. Рукоятка даже не скользила.
Мой голос был так же лишен эмоций, как я сама. Мелькнула мысль, не так ли чувствует себя безумец. Если да, то это не так уж плохо.
Дойл принял меч и упал на колени, склонив голову. Шолто повторил его жест. Дойл приветствовал меня окровавленным мечом и произнес:
– Мередит, принцесса плоти, истинно королевская кровь! Приветствуем тебя во внутреннем круге сидхе.
Я вытаращилась на них; в голове все так же гудела гулкая пустота. Если и были какие то ритуальные слова ответа, я не могла их вспомнить. Либо я их не знала, либо не могла сейчас заставить мозги работать. Единственное, что я могла произнести, были такие слова:
– Можно помыться в твоем душе?
– Сделай одолжение, – ответил Шолто.
Ковер чавкал под ногами, и когда я сошла с него, то увидела за собой кровавые следы. Я разделась и помылась самой горячей водой, которую только могла выдержать. Кровь, стекающая в сток, была уже не красной, а розовой. И глядя на водоворот этой розовеющий воды, я осознала две вещи. Во первых, и радовалась, что у меня хватило мужества прикончить Нерис, а не оставлять ее в этом ужасе. Во вторых, что то во мне радовалось этому убийству. Мне бы приятно было думать, что это "что то" вдохновлялось милосердием, но я не могла себе позволить так себя щадить. Пришлось подумать, не такова ли эта часть моей души, как та, что заставляла Андаис хранить свой кусок плоти в запертом шкафу. Миг, когда ты перестаешь задавать себе вопросы, – это тот миг, когда ты превращаешься в чудовище.
 
Дата: Четверг, 03.03.2011, 17:20 | Сообщение # 73

~ღ~_Misguided Angel_~ღ~
Группа: VIP
Сообщений: 5238
загрузка наград ...
Статус:
Глава 17

Я вернулась в свою квартиру с волосами, еще мокрыми от душа в отеле. Дойл настоял, что он отопрет мне дверь – на случай, если там установлена магическая мина ловушка. Он всерьез относился к своей работе телохранителя, но меньшего я от Дойла и не ожидала. Когда он объявил, что опасности нет, я вошла босиком на серый ковер. На мне была гавайская рубашка и мужские шорты – их Шолто одолжил у Гетхина. Единственное, чего нельзя было одолжить, это были туфли. Мои вещи остались в номере отеля настолько пропитанные кровью, что даже нижнее белье пришлось бросить. Часть крови принадлежала Нерис, часть – мне.
Я повернула выключатель у двери, ослепительно вспыхнул верхний свет. Я доплатила лишнего, чтобы квартиру покрасили в любой цвет, отличный от белого. Стены в гостиной были бледно розовые, диван розовато лиловый с фиолетовым и розовым. Мягкое кресло в углу – розовое. Драпри – розовые с прожилками лилового. Джереми говорил, что это как находиться внутри дорого украшенного пасхального яйца. Книжная полка белая, столик с музыкальным центром белый. Я включила торшер над мягким креслом. Потом – свет над кухонным столиком и стульями. Кружевные белые занавески обрамляли большое окно перед столом, и стекло было очень черное и какое то угрожающее. Я закрыла шторы, оставив ночь снаружи, за белыми жалюзи. Миг я постояла перед единственной картиной в комнате – это была репродукция "Приюта бабочек" В. Скотта Майлза. Тон картины был в основном зеленый, и бабочки нарисованы так натурально, и потому на картине были розовые и лиловые пятнышки. Но картину не выбирают лишь по той причине, что она подходит к комнате, – выбираешь ее за то, что она с тобой разговаривает. Говорит что то такое, о чем ты каждый день хочешь слышать. Картина всегда казалась мне мирной, идиллической, но сегодня просто была красками на холсте. Сегодня ничего меня не успокаивало. Я включила в кухне свет и пошла в спальню.
Дойл стоял спокойно в сторонке, пока я ходила и включала лампы, как ребенок, проснувшийся от кошмара. Свет, чтобы прогнать все плохое. Беда была лишь в том, что сейчас плохое было у меня в голове. Тут никакому свету не хватит яркости.
Дойл прошел за мной в спальню. Я, проходя, включила верхний свет.
– Спальня мне нравится, – произнес Дойл.
На это замечание я обернулась:
– О чем ты?
Его лицо было бесстрастным, непроницаемым.
– Гостиная очень... розовая. Я боялся, что и спальня будет такая же.
Я оглядела светло серые стены, бордовый бордюр на обоях с розовыми, лиловыми и белыми цветами. Двуспальная кровать почти не оставляла места между своим изножьем и дверцами стенного шкафа. На сочно бордовом покрывале валялась гора подушек: бордовых, лиловых и несколько черных – всего несколько. Столик вишневого дерева с зеркалом покрыт лаком почти до черноты темным. И туалетный столик у окна ему под стать. Джереми говорил, что моя спальня похожа на комнату мужчины, чуть чуть приукрашенную подругой владельца. Черный лаковый комод в углу поодаль от двери в ванную. Орнамент на нем был восточный – журавли и стилизованные горы. Журавль был одним из символов моего отца. Помню, покупая этот комод, я подумала, что отцу бы он понравился. На нем стоял филодендрон в горшке, так разросшийся, что его лозы спадали зелеными волосами.
Я оглядела комнату, и вдруг меня охватило чувство, что комната эта не моя, что я здесь чужая. Я обернулась к Дойлу:
– Будто для тебя есть разница, какого цвета моя спальня.
Он не моргнул глазом – только лицо его стало еще более непроницаемым, пассивным, и едва заметная тень надменности показалась на нем, что напомнило мне придворную маску Шолто.
Мой ответ был злобным, и намеренно. Я на него злилась. Злилась, что он не убил Нерис вместо меня. Злилась, что он заставил меня сделать то, что надо было сделать. Злилась за все, даже за то, что было не его виной.
Он смотрел на меня холодными глазами.
– Ты права, принцесса Мередит, твоя спальня никак меня не касается. Я – придворный евнух.
Я покачала головой:
– Нет, дело не в этом. Ты не евнух, никто из вас не евнух. Просто она ни с кем не делится.
Он пожал плечами, и это вышло грациозно. Но от этого движения он вздрогнул.
– Как твоя рана? – спросила я.
– Только что ты сердилась на меня, сейчас уже не сердишься. Почему?
Я попыталась выразить это словами:
– Ты не виноват.
– В чем именно не виноват?
– Не ты подверг меня опасности. Ты спас мне жизнь. Не ты посылал на меня слуа. Не ты заставил руку плоти проявиться именно сегодня. Все это не твоя вина. Я злюсь и хочу кого нибудь обвинить, но ты не должен расплачиваться за чужие грехи.
Он приподнял брови – черные на черном.
– Невероятно цивилизованная точка зрения для принцессы.
Я снова покачала головой:
– Брось величание, Дойл. Я Мередит, просто Мередит.
Брови поднялись еще выше, глаза будто полезли из орбит, и их выражение заставило меня засмеяться. Смех звучал нормально и ощущался хорошо. Я села на край кровати и мотнула головой:
– Я не думала, что смогу сегодня смеяться.
Он опустился передо мной на ковер:
– Тебе приходилось убивать и раньше – что же здесь нового?
Я посмотрела на него, удивленная: как он сразу понял, что меня тревожит?
– Почему было так важно, чтобы Нерис убила я?
– Сидхе приходят в силу через обряд, но это не значит, что сила проявится. Когда она проявляется в первый раз, сидхе должен окровавить себя в битве. – Он уперся руками в кровать по обе стороны от меня, но не касаясь меня. – Это вроде жертвоприношения крови, чтобы сила не заснула снова, но продолжала расти.
– От крови растут посевы, – сказала я.
Он кивнул.
– Смертная магия – самая древняя из всех, принцесса. – Он снова улыбнулся своей почти незаметной улыбкой. – Мередит, – тихо назвал он меня по имени.
– И ты заставил меня изрубить Нерис в фарш, чтобы мои силы не заснули снова?
Он опять кивнул.
Я посмотрела в это серьезное лицо.
– Ты сказал, что сидхе приходят в силу через ритуал. Я не выполняла ритуала.
– Твоим ритуалом была ночь, которую ты провела с тем шелки.
Я покачала головой:
– Нет, Дойл, ничего ритуального мы вту ночь не совершали.
– Есть много ритуалов для пробуждения силы, Мередит. Бой, жертвоприношение, секс и многое другое. Неудивительно, что твоя сила выбрала секс. Ты происходишь от трех различных божеств плодородия.
– На самом деле пяти. Но я все равно не понимаю.
– Твой шелки был покрыт Слезами Бранвэйн, и в эту ночь он был твоим любовником сидхе. Он вызвал твою вторичную силу.
– Я знала, что это было волшебно, но не знала... – У меня пресекся голос, я нахмурила брови. – Кажется, в этом было большее, чем просто хороший секс.
– Почему? Если секс порождает чудо жизни – что может быть выше этого?
– Магия, которая исцелила Роана, вернула ему шкуру. Я не пыталась его целить, потому что не знала как.
Дойл сел рядом с кроватью, почти упираясь полусогнутыми ногами в ночной столик.
– Исцелить одного ободранного шелки – ерунда. Я видел, как сидхе поднимают горы с морского дна, затопляют целые города, когда приходят в силу. Тебе еще повезло.
Мне вдруг стало страшно.
– Ты хочешь сказать, что мой приход в силу мог вызвать серьезное стихийное бедствие?
– Да.
– Вообще то меня кто нибудь должен был предупредить, – сказала я.
– Никто из нас не знал, что ты нас покидаешь, и потому не дал тебе прощального совета. И никто не знал, что у тебя есть вторичные силы, Мередит. Королева была уверена, что раз семь лет с Гриффином и годы дуэлей не пробудили твоих сил, то там и будить нечего.
– А почему сейчас? – спросила я. – После всех этих лет?
– Не знаю. Знаю только, что ты – Принцесса Плоти, и у тебя есть еще одна рука силы, которая пока не проявилась.
– Для сидхе редкость – иметь более одной руки силы. Откуда же у меня две?
– Твои руки проплавили два металлических прута на кровати. Два прута, по одному на каждую руку.
Я встала и шагнула от него подальше:
– Откуда ты знаешь?
– Я видел с балкона, как ты спишь. Видел спинку кровати.
– А почему ты не дал мне о себе знать?
– В тот момент твое состояние можно было бы назвать наркотическим сном. Вряд ли я мог бы тебя разбудить.
– А в ту ночь, когда ты послал пауков? У Алистера Нортона?
– Ты говоришь о человеке, который приносил жертвы сидхе?
Это меня поразило, и я уставилась на Дойла:
– О чем ты, Дойл? Когда Нортон приносил жертвы сидхе?
– Когда крал силу у женщин с помощью Слез Бранвэйн.
– Да нет, я там была, чуть сама не стала его жертвой. Не было церемонии вызова сидхе.
– В первом классе любой школы этой страны учат, что сидхе запретили только одну вещь, когда нас сюда пускали.
– Нам запретили выдавать себя за богов. Нам нельзя быть объектом культа. Мне это объяснил дома отец, потом в школе по истории, потом по государству и праву.
– Ты единственная среди нас, кто учился с обыкновенными людьми. Это я иногда забываю. Королева была вне себя, когда узнала, что принц Эссус записал тебя в общественную школу.
– Она меня пыталась утопить, когда мне было шесть, Дойл. Утопить, как топят чистопородного щенка с неправильным окрасом. Не думаю, что ей было хоть сколько нибудь интересно, в какую школу меня отдали.
– А я вряд ли видел королеву настолько удивленной, как в тот раз, когда принц Эссус забрал тебя и свою свиту и поселился среди людей. – Он улыбнулся – чуть сверкнуло белое в темном лице. – Как только она поняла, что принц не намерен терпеть недолжного обращения с тобой, она стала заманивать его обратно ко двору. Она многое ему предлагала, но он десять лет отказывался. Достаточно долго, чтобы ты выросла из ребенка в женщину среди людей.
– Если она была так возмущена, почему она стольким представителям Неблагого Двора разрешала нас навещать?
– Королева и принц оба боялись, что ты станешь слишком человеком, если не будешь видеть своих соплеменников. Хотя королева не одобряла выбор свиты, сделанный твоим отцом.
– Ты о Кеелин, – уточнила я.
Он кивнул.
– Королева никогда не могла понять, зачем он взял тебе в компаньонки фею без капли сидхейской крови в жилах.
– Кеелин – наполовину брауни, как и моя мать.
– И наполовину гоблин, – напомнил Дойл, – а этой крови в тебе нет.
– Гоблины – пехота армии Неблагого Двора. Объявляют войну сидхе, но начинают ее гоблины.
– Это ты повторяешь своего отца.
– Да. – Я вдруг снова устала. Эти краткие вспышки веселости, увлекательнейшие возможности новых сил, возвращение ко Двору – все это не сняло усталости, вымотавшей меня до костей. Но еще одно я должна была узнать. – Ты сказал, что Алистер Нортон поклонялся сидхе. Что ты имел в виду?
– То, что он с помощью ритуала вызывал сидхе, когда сидел на кровати посреди круга силы. Я узнал эти символы. Ты ритуала не увидела, потому что даже самому необразованному человеку известно: вызывать силу сидхе ради магии запрещено.
– Он выполнял ритуал до того, как приходила женщина! – догадалась я.
– Именно так.
– Я видела в зеркале какого то сидхе, но не видела лица. Ты не почуял, кто это?
– Нет, но кто то достаточно мощный, чтобы я не мог пробиться. Я мог только послать тебе мое животное и мой голос. А меня не пустить очень непросто. Для этого многое нужно.
– Так один из сидхе себе позволил...
– Или позволила, – уточнил Дойл.
Я кивнула:
– ...или позволила себе стать объектом поклонения, и они дали Слезы Бранвэйн смертному, чтобы тот использовал их против фей.
– Вообще то людей с фейрийскими предками не принято считать феями, но в данном случае – да.
– За допущение поклонения – смертный приговор, – сказала я.
– Допустить использование Слез против фейри – это значит быть осужденным на пытку на неопределенный срок. Некоторые предпочли бы смерть.
– Ты сказал королеве?
Дойл оттолкнулся от пола и встал.
– Я сообщил ей о сидхе, который или которая разрешили себе поклоняться, и о Слезах. Теперь я должен сказать ей, что у тебя есть рука плоти и что ты получила крещение кровью. Еще она должна знать, что предатель – не Шолто, но тот, кто говорил с ним от имени королевы.
Я вытаращила глаза при этих словах:
– То есть она послала только тебя, одного, против Шолто и всех слуа, когда решила, что он сорвался с цепи?
Дойл ничего не сказал.
– Не хочу тебя обидеть, но тебе нужна была поддержка.
– Нет, она меня послала доставить тебя домой до того, как Шолто уехал из Сент Луиса. Я приехал в тот вечер, когда послал пауков тебе на помощь. А Шолто двинулся в путь только на следующий день.
– Значит, кто то узнал, что королева хочет меня вернуть, и меньше чем за сутки разработал план, как меня убить.
– Очень на то похоже, – согласился Дойл.
– Ты был рядом с королевой, кроме тех случаев, когда она посылала тебя убивать, – сколько? Шестьсот, восемьсот лет?
– Тысячу двадцать три года, если быть точным.
– Тогда, если она не посылала тебя меня убить, зачем было посылать тебя? Есть другие из ее Воронов, которым я доверяю больше.
– Больше доверяешь или больше симпатизируешь? – спросил Дойл.
Я задумалась, потом кивнула:
– Ладно, больше симпатизирую. Дойл, это самый длинный разговор, который нам с тобой приходилось вести. Почему она послала тебя, свой Мрак?
– Королева хочет, чтобы ты вернулась, Мередит. Но она боялась, что ты ей не поверишь. Я – это ее жетон. Если королева посылает Мрак, да еще со своим личным оружием, со своей магией в его теле, то это доказательство ее искренности.
– Зачем ей мое возвращение, Дойл? Она послала тебя до того, как я вошла в свою силу, – а это было сюрпризом для всех нас. Что заставило ее переменить намерение? Отчего меня признали достойной жить?
– Она не приказывала тебя убивать.
– Но никогда никому не мешала пытаться.
Он чуть поклонился:
– С этим не поспоришь.
– Так что же изменилось?
– Не знаю, Мередит. Знаю только, что таково ее желание.
– Ты никогда не задавал вопросов, – вздохнула я.
– А ты, принцесса, всегда задавала их избыточно.
– Может быть, но на этот вопрос я хочу получить ответ прежде, чем вернусь ко Двору.
– Какой из вопросов – "этот"?
Я сдвинула брови:
– Откуда такая перемена чувств, Дойл? Я должна знать до того, как снова доверить Двору свою жизнь.
– А если она этого не скажет?
Я попыталась представить себе, что это будет – навеки порвать с миром фей из за одного безответного вопроса. Но слишком это была обширная тема, чтобы вот так сразу охватить ее мыслью.
– Не знаю, Дойл, просто не знаю. Сейчас я знаю только, что я устала.
– С твоего разрешения, я воспользуюсь зеркалом в ванной, чтобы связаться с королевой и доложить ей.
– Всегда пожалуйста, – кивнула я.
Он поклонился настолько, насколько позволяла тесная спальня, и пошел к двери ванной, за углом. Оттуда, где мы стояли, ее видно не было.
– Откуда ты знаешь, где ванная? – спросила я его вслед.
Он оглянулся с доброжелательным непроницаемым лицом.
– Я видел всю квартиру. Где еще она может быть?
Я смотрела на него – и не верила. Либо это недоверие не выразилось на моем лице, либо он сделал вид, что не заметил, потому что зашел за угол, и я услышала, как открылась и закрылась дверь ванной.
Я села на край кровати и попыталась припомнить, куда я сунула спальные мешки. Дойл спас мне жизнь, и самое меньшее, что я могла для него сделать, – устроить его с удобством. Жизнь стоила бы даже того, чтобы предложить ему кровать, но я устала до чертиков, и кровать была мне самой нужна. Кроме того, пока я не узнаю, зачем он меня спасал, я от излишней благодарности воздержусь. При Неблагом Дворе есть вещи похуже смерти. Отличный пример – Нерис. И знак королевы не будет нарушен таким заклинанием. Так что я, пока всеми фибрами своего существа не уверюсь, что меня не спасали для какой то ужасной судьбы, от благодарностей воздержусь.
Спальные мешки нашлись в стенном шкафу гостиной. Я их развернула в ногах кровати, проветривая, как вдруг услышала из ванной раздраженный разговор. Дойл недовольно возвысил голос. Кажется, королева и ее Мрак сильно бранились. Интересно, скажет он мне, о чем, или будет хранить от меня еще одну тайну?

 
Дата: Четверг, 03.03.2011, 17:22 | Сообщение # 74

~ღ~_Misguided Angel_~ღ~
Группа: VIP
Сообщений: 5238
загрузка наград ...
Статус:
Глава 18


Я подошла к закрытой двери. Дойл на повышенных тонах говорил:
– Госпожа, прошу тебя, не заставляй меня этого делать.
Не знаю, что бы я еще услышала, но тут он приоткрыл дверь.
– Да, принцесса?
– Если ты там побудешь еще несколько минут, я переоденусь.
Он кивнул. Зайти посмотреть сквозь зеркало он меня не пригласил. Ссору объяснять не стал. Он просто закрыл дверь. Теперь голоса были едва слышны, крики прекратились. Они не хотели, чтобы я знала, из за чего они поссорились. Я подозревала, что это имеет какое то отношение ко мне. И чего это Дойл так сильно не хотел делать, что решился спорить со своей королевой?
Он меня не собирался убивать, а что там будет завтра, мне, кажется, было уже неинтересно. Отключив верхний свет, я зажгла ночник у кровати. Верхний свет казался слишком ярким для спальни. Тот факт, что я готова была отключить хоть какой то свет, показывал, что мне уже лучше. Хотя бы спокойнее.
Обычно я сплю в белье. Мне нравится ощущение шелка и атласа на коже. Но по отношению к Дойлу это было бы почти жестоко.
Привилегией королевы было спать со своими телохранителями, пока один из них не сделает ее беременной. Тогда она выйдет за него и перестанет спать с остальными. Андаис могла бы освободить их и позволить им других любовниц, но решила этого не делать. Если не с ней, то ни с кем они спать не будут. И они уже очень давно ни с кем не спали.
В конце концов я выбрала шелковую рубашку до колен. У нее были короткие рукава и лишь узкий вырез спереди. Она покрывала больше любого другого предмета из моего гардероба, но без лифчика у меня груди поднимали тонкую ткань, и соски продавливались сквозь нее. Шелк был темно фиолетовый и очень хорошо смотрелся с моей кожей и волосами. Я старалась особенно не светиться перед Дойлом, но мне хватило кокетства не выглядеть распустехой.
Я посмотрела на себя в зеркало. Точь в точь как женщина в ожидании любовника, если не считать порезов. Я поднесла руки к стеклу – когти Нерис прорезали предплечья злыми красными полосами. Из разреза на левой руке сочилась кровь. Не надо ли наложить швы? Обычно у меня все проходило и без них, но кровь должна была бы уже остановиться. Я приподняла ночнушку, чтобы посмотреть рану на бедре. Колотая рана, очень высоко. Нерис пыталась пробить бедренную артерию. Хотела меня убить, но вместо этого я убила ее. Я все еще ничего не чувствовала по поводу ее смерти – оцепенение не проходило. Может быть, завтра мне будет плохо, а может, и нет. Иногда просто остаешься в оцепенении, потому что ничего другого не помогает. На оцепенении иногда строится здравость рассудка.
Я смотрела на себя в зеркало, и даже лицо у меня было пустым. В глазах оставалось то же тускло удивленное выражение, более всего свидетельствовавшее о шоке. До сегодняшнего дня я такой взгляд у себя видела после последней дуэли, когда наконец поняла, что дуэли не прекратятся, пока я не погибну. Тогда я и приняла решение бежать, скрыться.
Приглашению вернуться в мир фейри было всего несколько часов, а у меня уже вид контуженной. Я снова подняла руки и осмотрела следы когтей. В своем роде я уже заплатила за возвращение к фейри. Заплатила кровью, плотью и болью – монетой которая в ходу при Неблагом Дворе. Королева позвала меня обратно и обещала безопасность, но я ее знаю. Она не оставит мысли наказать меня за бегство, за трехлетние прятки, за поражение своих усилий меня отыскать. Сказать, что моя тетушка не слишком хорошо умеет проигрывать, – преуменьшение вселенского масштаба.
В дверь ванной постучали.
– Можно мне выйти? – спросил Дойл.
– Именно это я сейчас и решаю, – сказала я.
– Прости, не расслышал?
– Ладно, выходи.
Дойл застегнул перевязь меча на голой груди. Рукоять висела вверх ногами сбоку, как пистолет в наплечной кобуре. Перевязь казалась свободной, будто Дойл убрал что то, держащее ее на месте.
Никогда я не видела Дойла, не закрытого от шеи до лодыжек. Даже в жаркое лето он не носил коротких рукавов, только ткань бывала полегче. В левом соске у него виднелось серебряное колечко, резко выделявшееся на фоне полной черноты кожи. Рана шла выше левой грудной мышцы, и ее зияющая краснота казалась почти декоративной на этой груди, как изощренная косметика, призванная раздражать зрение.
– Ты сильно ранена? – спросил он.
– То же самое я могла бы спросить у тебя.
– Во мне нет крови смертных, принцесса. Я поправлюсь. Снова спрашиваю: сильно ли ты ранена?
– Я думаю, не нужно ли мне наложить швы, и вот... – Я стала было поднимать рубашку над колотой раной, но остановилась. Сидхе не смущает нагота, но при стражах я всегда старалась быть осмотрительнее. – Колотая рана на бедре – не знаю, насколько она глубока.
Я отпустила шелк, не показав рану. Она была слишком высоко на бедре, а белья на мне не было. Я зачастую не надевала его, ложась спать. Сейчас я об этом пожалела. Пусть даже Дойл не знает, что на мне есть и чего нет, но я вдруг почувствовала себя неодетой.
Я могла бы заводить Джереми, но не Утера, и Дойла я тоже не хотела заводить по той же причине. Они оба были лишены этого аспекта жизни. Утер – потому что был изгнанником и женщин его размеров здесь не было. Дойл – по капризу королевы.
Он взял спальные мешки, положил их на пол между кроватью и стеной и сел на край кровати.
– Могу ли я увидеть твою рану, принцесса?
Я села рядом с ним, огладив подол рубашки, и протянула ему левую руку.
Он взял ее обеими руками, поднял, согнул в локте, чтобы видеть лучше. Его пальцы ощущались крупнее, чем должны были, и интимнее, чем были.
– Глубокая; некоторые мышцы порваны. Должна болеть.
С последними словами он поднял на меня глаза.
– Кажется, я сейчас ничего не чувствую, – сказала я.
Он положил руку мне на лоб – такую теплую, что казалась почти горячей.
– Ты прохладна на ощупь, принцесса. – Он покачал головой. – Надо было мне раньше заметить, у тебя шок. Не сильный, но не заметить – это была моя беспечность. Тебе нужно целительство и тепло.
Я отняла руку. Ощущение скользнувших его пальцев заставило меня отвернуться, чтобы он не увидел моего лица.
– Поскольку никто из нас не умеет исцелять прикосновением, я думаю, что ограничимся бинтами и теплом.
– Я умею исцелять магией, – сказал он.
Я посмотрела на него. Он тщательно сохранял непроницаемое лицо.
– Я ни разу не видела, чтобы ты занимался этим при Дворе.
– Это более... интимный метод, чем наложение рук. При Дворе есть целители куда сильнее меня. Мои скромные способности там не были востребованы. – Он протянул мне руки. – Я могу тебя вылечить, принцесса, а можно поехать на "скорой" в больницу и наложить швы. В любом случае кровотечение необходимо остановить.
Швы не входят в число моих любимых развлечений.
Я вложила в его руки свои. Он снова согнул мне руку в локте, держа ладонь в ладони, переплетя пальцы. На фоне его черноты моя кожа казалась ослепительно белой, как перламутр на агате. Другой рукой он взял меня под локоть, держа ласково, но твердо. Я поняла, что не могу отодвинуться и не знаю, как действует его целительство.
– Это будет больно?
Он поднял на меня глаза:
– Немножко, может быть.
И он наклонился к моей руке, будто хотел поцеловать рану. Я положила свободную руку ему на плечо, остановив это движение вперед. Кожа его была как теплый шелк.
– Погоди, как именно ты будешь меня лечить?
Он улыбнулся своей незаметной улыбкой:
– Если ты подождешь пару секунд, то увидишь сама.
– Я не люблю сюрпризов, – сказала я, не убирая руку с его плеча.
Он улыбнулся и покачал головой:
– Очень хорошо. – Но моя рука по прежнему была зафиксирована в его руках. Он все еще меня держал, будто собирался лечить меня независимо от моего согласия. – Шолто сказал тебе, что одно из моих имен – Барон Сладкий Язык.
– Да, я помню.
– Он намекал, что это связано с сексом, однако ошибался. Я могу вылечить твою рану, но не руками.
Я уставилась на него, потом сообразила.
– То есть ты ее залижешь, и она закроется?
– Да.
Я продолжала таращиться:
– Некоторые собаки при Дворе это умеют, но я не слыхала о такой способности у сидхе.
– Как сказал Шолто, в нечистокровности есть свои хорошие стороны. Он может регенерировать отрезанную конечность, а я могу зализать твою рану до исцеления.
Я постаралась не выразить на лице недоверия.
– Будь на твоем месте любой другой страж, я бы сказала, что он ищет повода наложить на меня свой рот.
Он улыбнулся, на этот раз светлее, веселее.
– Если бы мои товарищи Вороны пытались заманить тебя в эту игру, они бы не руки твоей хотели коснуться.
Я не могла сдержать улыбки:
– В твоих словах есть смысл. Ладно, останови кровь, если можешь. Очень уж мне не хочется сегодня ехать в больницу. – Я сняла руку с его плеча. – Действуй.
Он склонился к моей руке, медленно, говоря на ходу:
– Я постараюсь сделать как можно менее больно.
Его дыхание почти обожгло мне кожу, потом язык слегка лизнул рану.
Я вздрогнула.
Он поднял глаза, не отрывая лица от моей руки.
– Я тебе сделал больно, принцесса?
Я покачала головой, не уверенная, что владею голосом.
Он снова склонился к ране. Дважды лизнул ее по всей длине, очень медленно, потом язык его скользнул в рану. Боль была острой, немедленной, и я приглушенно зашипела.
Он на этот раз не отодвинулся, но теснее прижал рот к моей коже. Глаза его закрылись, а язык проникал в рану, острые уколы боли напоминали удары тока. И с каждым таким уколом у меня нижнюю часть тела сводило, потом отпускало. Как будто нервы, которых он касался, соединялись с другими частями тела, никакого отношения к руке не имеющими.
Он начал вылизывать рану длинными медленными движениями. Глаза его все еще были закрыты, и на таком близком расстоянии я видела черные ресницы, черные на черном фоне щек. Боль уже почти исчезла, осталось только ощущение скользящего языка. Ощущение рта на коже заставило сильнее биться сердце, перехватило дыхание. Серьги Дойла ловили свет, отражали, будто края его ушей серебрились. У раны стало скапливаться тепло, и это было по ощущениям похоже на исцеление наложением рук. То же самое растущее тепло, дрожащая на коже и внутри нее энергия.
Дойл оторвался от моей руки, полузакрыв глаза, полураскрыв губы. Он будто пробуждался от сна или будто его прервали в более интимном процессе. Почти неохотно он отпустил мою руку.
Голос его прозвучал медленно и хрипло:
– Я давно уже этого не делал. И забыл, какое от этого ощущение.
Я согнула руку, чтобы посмотреть на рану, и раны не было. Я потрогала кожу пальцами. Она была гладкой, нетронутой, все еще влажной от языка Дойла, все еще теплая на ощупь, будто магия на ней держалась.
– Великолепно, даже шрама не осталось.
– Ты удивлена?
– Скорее приятно поражена.
Он слегка поклонился, все еще сидя на кровати.
– Безмерно рад был послужить моей принцессе.
– Я забыла положить подушки.
Я встала и пошла к шкафу, но он взял меня за руку.
– У тебя идет кровь.
Я посмотрела на руку – она была все так же цела.
– Из ноги, принцесса.
Я посмотрела вниз – по правой ноге сочилась струйка крови.
– А, черт!
– Ложись на кровать и позволь мне посмотреть на рану.
Все еще держа меня за руку, он сделал попытку притянуть меня на кровать.
Я уперлась, и он меня отпустил.
– Она не должна была бы уже кровоточить, принцесса Мередит. Дай мне вылечить ее, как я вылечил тебе руку.
– Она очень высоко на бедре, Дойл.
– Ведьма пыталась проколоть тебе бедренную артерию.
– Да, – сказала я.
– Я вынужден настаивать на том, чтобы увидеть рану, принцесса. Это слишком опасный участок, чтобы оставить ее без внимания.
– Она очень высоко на бедре, – повторила я.
– Я это понял, – ответил он. – Теперь, пожалуйста, ляг и дай мне посмотреть на рану.
– У меня ничего не надето под рубашкой, – сказала я.
– А! – произнес он. Эмоции сменились на его лице так быстро, что я не успела их прочитать – будто облака по полю в ветреный день. Наконец он сказал: – Может быть, ты могла бы что нибудь надеть, и тогда я осмотрел бы твою рану.
– Хорошая мысль, – согласилась я и открыла ящичек, где лежали мои невыразимые. Трусы, как и спальные гарнитуры, состояли из шелка, атласа и кружев. Наконец я выбрала пару черного атласа без кружев, без оборочек, без окошечек. Самое консервативное, что у меня есть.
Я оглянулась на Дойла. Он, не ожидая просьбы, повернулся ко мне спиной. Я натянула трусики, поправила рубашку и сказала:
– Можешь обернуться.
Он обернулся с очень серьезным лицом.
– Большинство придворных дам не стали бы меня предупреждать. Некоторые – чтобы поддразнить, другие – потому что это просто не пришло бы им в голову. Нагота при Дворах – обычное явление. Как тебе пришло в голову мне сказать?
– Из стражей некоторые заигрывают с дамами, щекочутся и похлопывают, и таких бы я не стала предупреждать. Для них это была бы просто та же игра. Но ты никогда в нее не играл, Дойл. Всегда держался в стороне. И просто лечь и растянуться перед тобой на кровати было бы... нехорошо.
Он кивнул:
– Да, было бы. Очень многие при Дворе относятся к нам, к тем кто держится поодаль, как к евнухам, будто у нас никаких чувств нет. На самом деле мы предпочитаем вообще не касаться мягкой плоти, чем чтобы нас заводили до точки, а облегчения не было. Это для меня хуже, чем ничего.
– Разве королева вам запрещает даже касаться самих себя?
Он опустил глаза к полу, и я поняла, что переступила со своим вопросом границу вежливости.
– Прости меня, Дойл, мы слишком чужие для такого вопроса.
Он ответил, не поднимая глаз:
– Ты самый вежливый представитель королевской крови при Неблагом Дворе. Королева считала твою... обходительность слабостью. – Он пристально посмотрел на меня. – Но мы, стража, это ценили. Всегда было приятно охранять тебя, потому что тебя мы не боялись.
– Действительно, у меня же не было ни силы, ни влияния.
– Нет, принцесса, я не говорю о твоей магии. Я хочу сказать, что мы не боялись жестокости с твоей стороны. Принц Кел унаследовал от своей матери ее... чувство юмора.
– То есть он садист?
– Во всех смыслах, – кивнул Дойл. – А теперь ложись на кровать и дай мне посмотреть на рану. Если ты истечешь кровью во имя стыдливости, королева может сделать меня евнухом.
– Ты – Мрак королевы, ее правая рука. Она не станет лишаться тебя ради меня.
– Боюсь, что ты недооцениваешь себя и переоцениваешь меня. – Он протянул мне руку. – Пожалуйста, принцесса, соизволь лечь на кровать.
Я приняла протянутую руку и взобралась на кровать на коленях.
– А ты, пожалуйста, называй меня Мередит. Уже много лет как я не слышала "принцесса то, принцесса се". В Кахокии я снова этого наслушаюсь, а сегодня, прошу тебя, давай без титулов.
Он склонил голову:
– Как скажешь, Мередит.
Я позволила ему помочь мне переползти на середину кровати, хотя на самом деле помощь мне не была нужна. Отчасти это было потому, что он хотел помочь, а отчасти – из за ощущения его руки в моей.
Я легла, погрузив голову в роскошь подушечек. Приподнявшись на локтях, я отлично видела линию моего тела.
Дойл склонился у моей ноги.
– С твоего разрешения, принцесса.
– Мередит.
– С твоего разрешения, Мередит, – кивнул он.
Я потянула вверх темный шелк, пока не открылась рана. Она была настолько высоко, что из под рубашки показались черные трусики.
Он руками исследовал рану, оттягивая кожу, надавливая пальцами. Она болела, и болела не по хорошему, будто повреждения были сильнее, чем я думала. Кровь побежала быстрее, но это была не артерия. При пробитой бедренной артерии я бы истекла кровью еще несколько часов назад.
 
Дата: Четверг, 03.03.2011, 17:23 | Сообщение # 75

~ღ~_Misguided Angel_~ღ~
Группа: VIP
Сообщений: 5238
загрузка наград ...
Статус:
Он разогнулся, опустив руки себе на колени.
– Рана очень глубокая, и я полагаю, повреждены мышцы.
– Она не сильно болела, пока ты не начал ее ощупывать.
– Если я ее сегодня не залечу, завтра ты расхвораешься, и придется ехать в больницу. Могут потребоваться швы на внутренней поверхности бедра. Или я могу исцелить ее сегодня.
– Я голосую за второе предложение, – сказала я.
Он улыбнулся по своему.
– Это хорошо. Мне бы не хотелось объяснять королеве, почему я тебя привез хромую, если мог вылечить. – Он наклонился было к моей ноге, потом выпрямился. – Легче было бы, если бы я сдвинулся.
– Ты целитель – ты и делай, что нужно.
Он вдвинулся между моими ногами, и мне пришлось расставить их, давая место его коленям. Это потребовало каких то движений и нескольких "прошу прощения, принцесса", но наконец он оказался лежащим на животе, а его руки держали меня за ляжки. Взгляд его поднялся вдоль моего тела и встретил мой.
От вида его в этом положении у меня пульс зачастил. Я попыталась не выразить этого на лице и, боюсь, не смогла.
Он выдохнул будто теплым ветром на кожу моего бедра. Он смотрел мне в лицо, и я поняла, что смотрит он не случайно и вряд ли это как то связано с процессом лечения.
Он оторвался от моей кожи.
– Прости меня, но мне не просто секса не хватает, а мелких интимных подробностей. Как реагирует лицо женщины на твое прикосновение. – Он быстро лизнул мне кожу. – Ее короткие вдохи, когда начинает реагировать ее тело.
Он лежал между моими ногами, глядя на меня снизу вверх. Я смотрела вдоль его тела. Волосы толстым черным канатом вдоль голой спины, над натянутой гладью джинсов. Когда я снова встретила его взгляд, это был взгляд мужчины, уверенного, что не услышит от тебя "нет", и не важно, о чем он просит. Дойл этого взгляда не заработал. Еще не заработал.
– Кажется, ты не собирался заигрывать.
Он потерся подбородком о мое бедро и ответил:
– Обычно я не позволяю себе оказываться в такой компрометирующей позиции, но обнаружилось, что, когда я в ней оказался, очень трудно ею не воспользоваться.
Он прикусил мне бедро, легко, и когда я ахнула, нажал чуть сильнее. У меня выгнулась спина, я вскрикнула. Когда я снова смогла посмотреть, на коже остался отпечаток зубов. Давно уже не было у меня любовника, который не только мог оставить мне следы на теле, но и хотел этого.
Голос его стал низким мурлыканьем:
– Это было чудесно.
– Будешь меня заводить – я тебя тоже заведу.
Я хотела сделать это предупреждением, но слишком много придыхания было в моем голосе.
– Но ты там, наверху, а я здесь, внизу.
Он крепче сжал мне бедра – сила в его руках была неимоверной. Я поняла, на что он намекает: у него хватит силы удержать меня просто руками на бедрах. Я смогу сесть, но не смогу выбраться. Напряжение в теле, которого я не осознавала, покинуло меня. Я обмякла в его руках, легла спиной на кровать.
Были вещи, которых мне недоставало и которые мало имели отношения к оргазму. Дойл никогда бы не посмотрел на меня с выражением подступающего ужаса в ответ на что то, что я попросила бы его сделать. Он не заставил бы меня ощущать себя чудовищем только из за того, чего хочется моему телу.
Я выпростала шелк рубашки из под спины, натянула его на тело, на голову. Поднялась, сев над ним. Темное знание исчезло из глаз Дойла, сменившись острым мучительным желанием. Оно так явственно читалось на его лице, что я поняла: игра зашла слишком далеко. Я держала рубашку перед грудями, не зная, извиняться или это только усугубит ситуацию.
– Нет, – сказал он. – Не закрывай их. Просто я не ожидал этого.
– Не надо, Дойл. Мы не можем это закончить как надо, а особенно для тебя... извини меня.
Я стала опускать рубашку.
Пальцы его до боли сжались у меня на бедрах, впились в кожу. Я ахнула, посмотрела на него – рубашка у меня была надета только на руки.
Голос его прозвучал повелительно и мрачно, едва скрывая ярость, от которой глаза его светились черными алмазами:
– Нет!
От одного этого слова я застыла, выпучив глаза, и сердце забилось в горле пойманной птицей.
– Нет, – повторил он голосом лишь чуть менее суровым. – Я хочу их видеть. Я хочу заставить тебя извиваться, моя принцесса, и хочу при этом видеть твое тело.
Я отпустила упавшую рубашку и села как можно ближе к нему. Его хватка на моих бедрах миновала предел удовольствия и переходила просто в боль, но и это при определенных обстоятельствах было своего рода удовольствием.
Он чуть отпустил пальцы, и я увидела у себя на бедрах следы от ногтей. На моих глазах эти полумесяцы стали наполняться кровью.
Он стал было вынимать руки из под моих бедер, но я отрицательно мотнула головой.
– Ты там, а я здесь – помнишь?
Он не стал спорить – просто снова взял меня за бедра, на этот раз без боли, но достаточно твердо, чтобы я не могла отодвинуться. Я провела руками себе по животу, приподняла ладонями груди, потом легла, опираясь на подушки, чтобы он меня видел.
Он смотрел на меня долгие секунды, будто запоминая, как лежит тело на цветном постельном белье, потом приложил рот к ране и стал лизать медленными тяжелыми движениями. Губы его сомкнулись над раной, и он стал сосать, присосался до боли, будто высасывая из раны яд.
Боль заставила меня вскинуться, и он поднял на меня глаза, полные того темного знания, которого он еще не заслужил. Я легла опять, ощущая давление его рта на бедро, его сильные пальцы, впившиеся так, что завтра будут синяки. Кожа у меня начала светиться, мерцая в тусклом освещении спальни.
Я посмотрела на него, но его глаза опустились, сосредоточились на работе. Под давлением его рта стало нарастать тепло, заполняя рану, как заполняет яму теплая вода.
Дойл стал светиться. Обнаженная спина засияла, как лунный свет на ночной луже. Только этот лунный свет исходил изнутри, переливаясь в темных контурах света и тени у него под кожей.
Тепло исцеления билось внутри меня как второе сердце. Рот Дойла присосался, вытягивая этот пульс, высасывая меня дочиста и досуха. Тепло стало нарастать в середине моего тела, и я поняла, что это моя собственная сила, но до сих пор никогда такого не бывало.
Тепло исцеления в ноге и тепло в моем теле разрастались, выходя наружу, как два жарких озера, дальше и дальше, шире и шире, и наконец мое тело растворилось в тепле, а кожа засияла чисто и бело, и свет танцевал под ней, как в глубокой воде. Две силы текли друг другу навстречу, и на миг целящее тепло Дойла поплыло по моему жару, а потом силы пролились друг в друга, сливаясь в непобедимый прилив магии – изгибающий спину, пляшущий по коже, напрягающий тело.
Дойл оторвался от моего бедра и крикнул:
– Мередит, нет!
Но было поздно – сила пролилась сквозь нас обоих волной тепла или жара, от которого свело судорогой низ живота и дышать стало невозможно. Потом сила разлилась наружу, как резко разжатый кулак, старающийся схватить что то большее, чем он. Я вскрикнула, и сила потекла из меня, светясь так, что тени пошли по комнате.
Дойла я видела будто в дымке. Он стоял на коленях, протягивая вперед руку, будто защищаясь от удара, и тут сила ударила в него. Голова его запрокинулась назад, стоящее на коленях тело дернулось вверх, будто у этой силы были руки. Танец лунного света у него под кожей разгорался все ярче, и стал виден нимб черного света, сияющий темной радугой вокруг его тела. На неимоверную секунду он застыл, подхваченный вверх, вытянутый, сияющий, красивый так, что можно было заплакать или ослепнуть. Потом изо рта у него вырвался крик, полуболь полунаслаждение. Он рухнул на кровать, обнимая себя руками, Чудесное сияние стало угасать, будто кожа всасывала свет, возвращая его обратно в глубины, откуда он изошел.
Я села и потянулась к нему рукой, все еще несущей след этого тихого белого свечения.
Он отдернулся так поспешно, что упал с кровати, и посмотрел испуганными глазами над ее краем на меня.
– Что ты наделала?
– В чем дело, Дойл?
– В чем дело? – Он поднялся на ноги, прислонясь вдруг к стене, будто ноги его не слишком держали. – Мне запрещена сексуальная разрядка, Мередит. Как от своей руки, так и от чьей бы то ни было.
– Я же тебя там не трогала.
Он закрыл глаза и прислонился к стене затылком, заговорил, не глядя на меня:
– Твоя магия тронула, Она пронзила меня как меч. – Он открыл глаза, уставился на меня. – Теперь ты поняла, что ты наделала?
До меня дошло:
– Ты хочешь сказать, что королева сочтет это сексом?
– Да.
– Я и не думала... у меня никогда не было такой силы.
– Это было как в ту ночь с тем шелки?
Я сдвинула брови и задумалась.
– И да, и нет. Тогда было не совсем так, как сейчас, но... – Оборвав свою речь, я уставилась на его грудь.
Наверное, вид у меня был пораженный, потому что Дойл начал себя рассматривать.
– Что такое? Что ты там увидела?
– Рана у тебя на груди. Ее больше нет.
Он провел рукой по груди, ощупал кожу.
– Она зажила. И я этого не делал. – Он подошел к краю кровати. – Посмотри на свои руки.
Я посмотрела и увидела, что следы когтей исчезли. Руки зажили. Я провела ладонями по бедрам – они не зажили. Следы ногтей, наполненные кровью, красный след зубов Дойла, присосавшийся рот, оставивший красное пятно там, где была рана.
– А почему зажило все, кроме этих следов?
Он покачал головой:
– Не знаю.
Я посмотрела на него пристально:
– Ты говорил, что моя инициация в силу исцелила Роана, но что, если дело было не в первом приступе силы? Если это часть возможностей моей обретенной магии?
Я видела, как до него доходит смысл моих слов.
– Это бывает, но исцеление сексом – это не дар Неблагого Двора.
– Это дар Благого Двора, – сказала я.
– В тебе есть их кровь, – ответил он тихо. – Я должен доложить королеве.
– О чем?
– Обо всем.
Я поползла по кровати, все еще полуголая, потянулась к нему рукой. Он отодвинулся, вцепившись в стену, будто я угрожала ему.
– Нет, Мередит, больше не надо. Королева, быть может, простит нас, поскольку это было случайно, и ей будет приятно, что у тебя есть еще одна сила. Это может нас спасти, но если ты тронешь меня еще раз... – Он мотнул головой. – Она не пожалеет нас, если мы сойдемся еще раз этой ночью.
– Я только хотела тронуть тебя за руку, Дойл. Хотела сказать, что нам стоит поговорить до того, как ты начнешь выбалтывать все королеве.
Он отодвинулся к краю стены, где она уходила за угол.
– У меня только что была первая разрядка за столько сотен лет, сколько ты себе и вообразить не можешь, а ты вот так сидишь... – Он снова покачал головой. – Ты только тронешь меня за руку, но у меня самообладание не безгранично – мы только что это доказали. Нет, Мередит, одно прикосновение – и я могу рухнуть на тебя и сделать то, что мне хочется сделать с той секунды, как я увидел твои груди, трепещущие надо мной.
– Я могу одеться.
– Это будет хорошо, – сказал он, – но все равно я должен буду ей доложить, что случилось.
– А что она, посмотрит счетчик расхода спермы? Секса у нас не было. Зачем же ей рассказывать?
– Она – Королева Воздуха и Тьмы, и она узнает. Если мы не сознаемся, а она проведает, наказание будет в тысячу раз горше.
– Наказание? Это же была случайность!
– Я знаю, и это может нас спасти.
– Ты серьезно говоришь, что она подвергнет нас тому же наказанию, как если бы мы намеренно совокупились?
– Смерть под пыткой, – сказал он. – Надеюсь, что нет, но это было бы ее право.
Я покачала головой:
– Да нет, она не станет тебя терять после тысячи лет службы из за случайности.
– Я тоже на это надеюсь, принцесса, от души надеюсь. Он повернул за угол – в ванную.
– Дойл! – позвала я.
Он вернулся из за угла:
– Да, принцесса?
– Если она скажет, что нас за это казнят, то есть один светлый момент.
Он склонил голову набок, почти птичьим движением:
– И этот момент?
– Сможем заняться сексом – настоящим, тело в тело. Если тебя за что то казнят, то пусть уж хотя бы не зря.
Вереница чувств промелькнула у него на лице (я опять ни одного не поняла), потом появилась улыбка.
– Я никогда не думал, что смогу предстать перед королевой с такими вестями и не знать точно, чего я хочу от нее услышать. Ты – искушение, Мередит, такое искушение, за которое мужчина готов заплатить жизнью.
– Я не хочу твоей жизни, Дойл, хочу только твоего тела.
От этих слов он ушел в ванную смеясь – все лучше, чем плакать. Я быстро надела рубашку и была уже под одеялом, когда он вернулся. Лицо у него было серьезное, но он сказал:
– Нас не накажут. Хотя она слегка намекнула, что хотела бы видеть, как ты лечишь этой обретенной силой.
– Я в ее секс шоу не буду участвовать.
– Я это знаю, и она тоже, но ей все равно любопытно.
– Пусть любопытствует. Так нас не казнят, никого из нас?
– Нет, – ответил он.
– Так почему ты все так же мрачен?
– Мне не во что переодеться.
Я не сразу сообразила, о чем он. Потом раскопала пару мужских боксерских трусов. Чуть тесных в бедрах, потому что у Дойла и Роана размеры не совсем совпадают, но все же трусы годились.
Дойл взял их и вернулся в ванную. Я думала, что он быстро вернется и ляжет спать, но услышала, как зашумел душ. В конце концов я бросила несколько подушек на спальные мешки и повернулась на бок, чтобы заснуть. Я не была уверена, что заснуть мне удастся, но Дойл пробыл в душе долго. Последнее, что я слышала, пока на меня не накатил сон, был шум фена. Как Дойл вышел из ванной, я не слышала. Просто когда я утром проснулась, он стоял надо мной с чашкой горячего чая в одной руке и билетами на самолет для нас – в другой. Не знаю, спал ли Дойл на спальных мешках и вообще спал ли в эту ночь.
 
Дата: Четверг, 03.03.2011, 17:28 | Сообщение # 76

~ღ~_Misguided Angel_~ღ~
Группа: VIP
Сообщений: 5238
загрузка наград ...
Статус:
Глава 19

Дойл любезно предоставил мне место у окна, а сам вытянулся на своем кресле, вцепившись в подлокотники и застегнув привязной ремень. Когда самолет взлетал, Дойл закрыл глаза. Обычно я люблю смотреть, как уходит вниз земля, но сегодня смотреть, как сереет Дойл, было куда забавнее.
– Как это ты можешь бояться летать? – спросила я.
Он не разжал век, но ответил мне:
– Я не боюсь летать. Я боюсь летать самолетами.
Голос его звучал очень разумно и осмысленно.
– Так ты можешь скакать на крылатом коне и не бояться? Он кивнул и открыл глаза, когда самолет наконец выровнялся.
– Я много раз на них ездил.
– Отчего же тебе так не по душе самолеты?
Он посмотрел на меня так, будто ответ я должна была знать:
– Металл, принцесса Мередит. Мне неуютно, когда меня окружает столько металла, созданного человеком. Он действует как барьер между мною и землей, а я – создание земли.
– Как ты сам заметил, Дойл, нечистокровность имеет свои преимущества. У меня с металлом проблем нет.
Он на этот раз не просто посмотрел, но и повернулся ко мне:
– Ты можешь исполнять большие арканы в таком металлическом склепе?
Я кивнула:
– Никогда не видела магии, которую я не могла бы так же легко исполнять в металлическом склепе, как и вне его.
– Это может оказаться полезным, принцесса.
Стюардесса, длинноногая блондинка с идеальным макияжем, остановилась возле кресла Дойла и наклонилась так, чтобы он мог заглянуть ей в вырез, если захочет. Она предоставляла ему такой шанс каждый раз, когда проходила мимо нас. За последние двадцать минут она прошла трижды, спрашивая, не хочет ли он чего нибудь. Вообще чего нибудь. Он отказывался. Я попросила красного вина.
На этот раз она его принесла. Так как мы летели в первом классе, то его подали в бокале на длинной ножке – чтобы проще было пролить на себя, если самолет попадет в турбулентность. Что и случилось.
Самолет встал на дыбы и затрясся так, что я вернула вино стюардессе, а она мне дала горсть салфеток – вытереть руку.
Дойл снова закрыл глаза и на все ее предложения отвечал по прежнему: "Нет, спасибо, ничего не надо". Она не предложила впрямую сбросить с себя одежду и заняться сексом тут же на полу, но приглашение было явственно. Если Дойл и видел его, то сумел грациозно сделать вид, что не замечает. Не знаю, действительно ли он не понимал, что она на него положила глаз, или привык, что человеческие женщины ведут себя как дуры. Наконец она поняла намек и побрела прочь. При этом ей пришлось хвататься за спинки сидений, чтобы не упасть.
Сильная попалась турбулентность. Дойл посерел – это его вариант позеленения, я думаю.
– Как ты?
Он зажмурился крепче:
– Буду в полном порядке, как только мы приземлимся.
– Я могу тебе чем нибудь помочь, чтобы время шло быстрее?
Он приоткрыл щелочки глаз:
– По моему, эта стюардесса такое предложение уже сделала.
– Стюардесса – сексистский термин. Полагается говорить "обслуживающий персонал рейса". Итак, ты все таки понял намеки.
– Я бы не сказал, что стиснуть мне ляжку и потереться грудями о плечо – намек. Скорее приглашение.
– Ты ее очень красиво отшил.
– Большая практика. – Самолет затрясло так, что даже мне не понравилось. Дойл снова крепко зажмурился. – Ты действительно хочешь мне помочь скоротать это время?
– Я хотя бы это для тебя обязана сделать после того, как ты показал свою официальную бляху стража, и нас обоих пропустили в самолет с оружием. Я знаю, что по закону нам всюду в Штатах разрешается носить оружие, но обычно все проходит не так гладко и не так быстро.
– Тут помогло, что полиция нас проводила до терминала, принцесса. – Он с самого моего пробуждения тщательно называл меня "принцесса" или "принцесса Мередит". Уже не по имени.
– Копам будто не терпелось сунуть меня в самолет.
– Они боялись, как бы тебя не убили на их земле. Брать на себя твою охрану их тоже не тянуло.
– Так вот как ты провел меня в самолет с оружием?
Он кивнул, все так же не открывая глаз:
– Я им сказал, что при единственном телохранителе безопаснее будет, если ты сама будешь вооружена. Все согласились.
Шолто оставил девятимиллиметровый "Леди Смит". А у меня есть внутренняя кобура, отлично подходящая для выхватывания накрест. Обычно я ношу ее на спине, прикрытую жакетом, но сегодня полиция дала мне карт бланш на ношение оружия, так что не требовалось его прятать.
В боковых ножнах у меня висел десятидюймовый нож, острием привязанный к ноге, с ременной петлей, чтобы быстро его выхватить – как ковбою с Дикого Запада. Эта петля к тому же позволяла ножнам лучше следовать за движениями ноги. Без этого они бы сдвигались при каждой перемене позы, тыкались бы в тело или за что нибудь запутывались.
Над лифчиком снизу у меня был складной нож. При Дворе я всегда носила не менее двух клинков – такое было у меня правило. Огнестрельное оружие будет разрешено лишь в некоторых частях ситхенов – фейрийских холмов. А ножи мне разрешат оставить при себе. Перед сегодняшним банкетом – в мою честь, как сообщил мне Дойл, – я еще добавлю клинков. Оружия, как и бриллиантов, слишком много не бывает.
Дойл держал Смертный Ужас в заспинных ножнах, и рукоятка торчала у него из под плеча, удобная для выхватывания накрест, как пистолет из наплечной кобуры. У него была с собой спортивная сумка, набитая оружием. Когда я спросила, почему он не пустил его в ход против слуа, он ответил:
– Ничего из этого, кроме того клинка, не принесло бы им истинной смерти. А я хотел дать им понять, что шутить не собираюсь.
Честно говоря, я лично всегда считала, что пробить кому то дыру в спине больше мужского кулака – это и значит дать понять серьезность своих намерений. Но многие стражи считали, что пистолеты – низменное оружие. Среди людей они носили их, но почти никогда не применяли в своей среде, кроме как на войне. То, что Дойл вообще прихватил огнестрельное оружие, говорило, что дело очень серьезно – а может быть, правила переменились, пока меня не было. Если другие стражи тоже носят пистолеты, я об этом узнаю.
Самолет провалился так резко, что даже я ахнула. Дойл застонал.
– Говори, Мередит!
– О чем?
– О чем хочешь, – сказал он сдавленным голосом.
– Можем поговорить о прошлой ночи, – предложила я.
Он открыл глаза ровно настолько, чтобы глянуть на меня сердито, и тут самолет нырнул еще раз. Глаза его зажмурились, и он почти шепотом произнес:
– Расскажи что нибудь.
– Я плохой рассказчик.
– Мередит, пожалуйста.
Я снова стала Мередит – уже лучше.
– Могу тебе рассказать то, что ты уже знаешь.
– Годится.
– Моим дедом со стороны матери был Уар Свирепый. Помимо того, что он был полной и законченной сволочью, это прозвище ему дали за то, что он произвел на свет трех сыновей, монструозных даже по меркам фейри. Ни одна чистокровная фея после этого не стала бы с ним спать. А ему было предсказано, что он родит нормальных детей, если найдет женщину фейрийской крови, которая добровольно с ним ляжет.
Я всмотрелась в зажмуренные глаза, в пустое лицо Дойла.
– Дальше, пожалуйста, – сказал он.
– Бабка наполовину брауни, наполовину человек. Она, Ба, согласилась с ним спать, потому что более всего хотела быть принятой к Благому Двору.
Про себя, потому что это не входило в рассказ, я подумала, что могу ее понять. Она даже лучше меня понимала, каково это – стоять одной ногой в одном мире, а другой – в другом.

 
Дата: Четверг, 03.03.2011, 17:28 | Сообщение # 77

~ღ~_Misguided Angel_~ღ~
Группа: VIP
Сообщений: 5238
загрузка наград ...
Статус:
Самолет выровнялся, но его еще трясло ветром из стороны в сторону. Тяжелый полет.
– Тебе еще не надоело?
– Все, что ты рассказываешь, будет потрясающе интересно до тех пор, пока мы не окажемся на земле.
– А ты знаешь, тебе идет, когда ты боишься.
Он приоткрыл щелочки глаз, глянул сердито и снова зажмурился.
– Дальше, пожалуйста.
– Ба родила двух красивых девочек близнецов. Проклятие Уара кончилось, и Ба стала придворной дамой – женой Уара фактически, потому что родила ему детей. Насколько мне известно, мой дед никогда больше не прикоснулся к своей "жене". Он был истинно утонченный джентльмен, а Ба была для него слишком проста теперь, когда он освободился от проклятия.
– Он был мощным воином, – сказал Дойл, не открывая глаз.
– Кто?
– Уар.
– Это правда. Ты, наверное, воевал против него в европейских войнах.
– Он был весьма достойным противником.
– Ты хочешь повысить мое мнение о нем?
Самолет уже три минуты летел прямо и относительно спокойно. Этого было достаточно, чтобы Дойл открыл глаза полностью.
– У тебя очень желчная интонация.
– Мой дед много лет бил Ба. Он думал, если он ее как следует унизит, она покинет его и Двор, потому что законно он не мог развестись с ней без ее разрешения. Дать ей отставку он не мог, потому что она родила ему детей.
– Почему она просто от него не ушла?
– Потому что, если бы она перестала быть женой Уара, ее перестали бы принимать при Дворе. И дочерей бы ей тоже ни за что не отдали. Она осталась проследить, чтобы ее детям ничего не грозило.
– Королева была крайне удивлена, когда твой отец позвал мать твоей матери с вами в изгнание.
– Ба была его домоправительницей. Надзирала за всем хозяйством.
– То есть была служанкой.
Моя очередь настала глядеть сердито:
– Нет, она была... была его правой рукой. Они вместе меня воспитывали эти десять лет.
– Когда ты в последний раз покинула двор, так же поступила твоя бабка. Открыла гостиницу с пансионом.
– Я видела объявления в журналах. "Гостиница с пансионом "У Брауни", где вам сготовит и подаст еду бывшая придворная дама".
– Ты с ней не говорила с тех пор, как уехала? – спросил он.
– Я не связывалась ни с кем, Дойл, чтобы не подвергать опасности. Я исчезла. Это значит, что я все бросила позади.
– Были наследственные драгоценности, твои по праву. Королева очень удивлялась, что ты ушла в чем была.
– Все эти фамильные ценности нельзя было продать так, чтобы они не вернулись ко двору.
– У тебя были деньги, которые отец для тебя отложил.
Он смотрел теперь на меня – наверное, хотел понять.
– Я прожила сама по себе три года, чуть больше даже. И ничего ни у кого не брала. Была свободной женщиной, свободной от обязательства перед кем угодно из рода фейри.
– А это значит, что ты можешь потребовать прав девы, вернувшись ко двору.
– Именно так, – кивнула я.
Девой в древнем кельтском идеале называлась женщина, в течение некоторого периода времени живущая своими средствами и никому ничем не обязанная. Три года – таков был минимум, чтобы претендовать на эти права. Быть девой – это значило быть вне всех вендетт и распрей. Меня нельзя было бы заставить принять чью то сторону в каком бы то ни было вопросе, потому что я в стороне. Это был некоторый способ быть при Дворе, но не принадлежать Двору.
– Очень хорошо, принцесса. Очень хорошо. Ты знаешь закон и знаешь, как обратить его к своей выгоде. Ты так же мудра, как и учтива, – истинное чудо для королевской крови Неблагого Двора.
– Статус девы позволил мне забронировать гостиницу, не рискуя навлечь на себя гнев королевы.
– Она была в недоумении по поводу того, почему ты не пожелала остановиться при Дворе. Ведь ты же хочешь к нам вернуться?
Я кивнула.
– Да, но хочу побыть чуть поодаль, пока не разберусь, насколько мне при Дворе опасно.
– Мало кто рискнул бы навлечь на себя гнев королевы, – сказал он.
Я посмотрела на него, ему в глаза, чтобы видеть, как он отреагирует на следующие мои слова:
– Принц Кел вполне рискнул бы ее гневом, потому что никогда не был серьезно наказан ни за один свой поступок. – Глаза Дойла прищурились, когда я назвала имя Кела, но и только. Если бы я не высматривала, то никакой бы реакции вообще не заметила. – Кел – ее единственный наследник, Дойл, и она его не убьет. Он это знает.
Дойл смотрел ничего не выражающими глазами.
– Что делает и не делает королева со своим сыном и наследником, не мое дело.
– Со мною можешь не гнуть линию партии, Дойл. Мы оба знаем, что такое Кел.
– Влиятельный принц сидхе, к которому прислушивается королева, его мать, – сказал Дойл тоном таким же предостерегающим, как его слова.
– У него только одна рука силы, а остальные способности не такие уж великие.
– Он – Принц Древней Крови, и лично я не хотел бы, чтобы он эти способности применил против меня на дуэльной площадке. Все раны, которые я получил за тысячу с лишним лет боев, он может обрушить на меня одновременно.
– Я не говорила, что эта способность не страшна, Дойл. Но есть другие сидхе, обладающие более сильной магией, те, кто может принести истинную смерть своим прикосновением. Я видела, как твое пламя поглотило сидхе, съело заживо.
– А ты убила последних двух сидхе, вызвавших тебя на дуэль, принцесса Мередит.
– Я сжульничала.
– Нет, это не так. Ты просто прибегла к тактике, к которой они не были готовы. Это отличает хорошего солдата – использовать любое доступное оружие.
Мы переглянулись.
– Кто нибудь, кроме королевы, знает, что у меня теперь есть рука плоти?
– Знает Шолто и его слуа. Когда мы прилетим, это уже не будет тайной.
– Это может отпугнуть желающих меня вызвать, – сказала я.
– Оказаться запертым в бесформенном шаре плоти, не стареть, не умирать, просто тянуть существование. О да, принцесса, этого можно испугаться. Когда Гриффин тебя... оставил, многие стали твоими врагами, потому что сочли тебя бессильной. Они все будут вспоминать оскорбления, которыми тебя осыпали. И все будут гадать, не держишь ли ты камень за пазухой.
– Я претендую на права девы – это значит, что начинаю с чистого листа, и они поступят так же. Если я признаю старую вендетту, то статус девы я теряю, и меня тут же засосет в самую глубь этого болота. – Я покачала головой. – Нет, я их оставлю в покое, если они со мной поступят так же.
– Ты мудра не по своим годам, принцесса.
– Мне тридцать три, Дойл. У людей это уже не считается детским возрастом.
Он засмеялся – сухим темным смешком, который напомнил мне, как он выглядел этой ночью, полураздетый. Я попыталась не выразить это на своем лице, и, наверное, мне удалось, потому что выражение его лица не изменилось.
– Я помню, как Рим был всего лишь пятнышком на дороге, принцесса. Тридцать три для меня младенческий возраст.
Я позволила себе отразить собственную мысль на лице.
– Не помню, чтобы ты этой ночью относился ко мне как к младенцу.
Он отвернулся от моего взгляда:
– Это была ошибка.
– Как тебе будет угодно.
Я стала смотреть в окно, разглядывая облака. Дойл решительно был настроен делать вид, что прошлой ночи не было. А я устала от попыток говорить на эту тему, раз он столь очевидно не хочет ее обсуждать.
Стюардесса пришла снова. На этот раз она присела, юбка туго натянулась у нее на бедрах. Она улыбнулась Дойлу. На руке у нее лежал веер журналов.
– Хотите что нибудь почитать?
Ее свободная рука легла ему на колено, скользнула внутрь. Она была уже в дюйме от паха Дойла, когда он поймал ее за запястье и отодвинул.
– Прошу вас, мадам, не надо.
Она наклонилась ближе, держа руку у него на коленях, прикрывая ее журналами. Наклонилась так, что грудями прижалась к его ногам.
– Умоляю, – шепнула она. – Умоляю. Уже вечность прошла, как я была с одним из вас.
Это привлекло мое внимание.
– Вечность – это сколько?
Она заморгала, будто не могла сосредоточиться на моем вопросе из за близости Дойла.
– Шесть недель.
– Кто это был?
Она покачала головой:
– Я умею хранить тайну, только не отвергайте меня. – Она смотрела на Дойла. – Умоляю вас.
Эльфоманка. Если сидхе переспит с человеком и не приглушит при этом магию, то человек становится вроде наркомана. Эльфоман может всерьез иссохнуть и умереть от тоски по сидхейской плоти.
Я наклонилась поближе к Дойлу, почти касаясь губами колец в ушах. Страшно подмывало лизнуть такое колечко, но я сдержалась. Бывает, толкает под руку бесенок. Я прошептала:
– Запиши ее имя и домашний телефон. Надо будет сообщить о ней в Бюро по делам людей и фей.
Дойл выполнил мою просьбу.
У стюардессы засияли на глазах благодарные слезы, когда Дойл записал ее имя, адрес и номер телефона. Она даже поцеловала ему руку и сделала бы еще что нибудь, если бы не подошел стюард и не прогнал ее прочь.
– Законом запрещено иметь секс с людьми, не защитив при этом их разум, – сказала я.
– Да, это так, – подтвердил Дойл.
– Интересно будет узнать, кто из сидхе ее любовник.
– Я думаю, любовники, – предположил Дойл.
– И еще интересно: она всегда летает на рейсах между Лос Анджелесом и Сент Луисом?
Дойл посмотрел на меня:
– Она могла бы знать, кто так часто летает в Лос Анджелес и обратно, чтобы суметь создать секту своего обожествления.
– Один человек – еще не секта, – возразила я.
– Ты мне говорила, что та женщина упоминала нескольких других, и у некоторых то ли имплантаты в ушах, то ли они сидхе.
– Все равно это еще не секта. Это колдун и его последователи в лучшем случае – ковен.
– А в худшем – культ. Мы понятия не имеем, сколько там участников, принцесса, а человек, который мог бы ответить нам, мертв.
– Странно, что полиция отпустила меня так просто из штата, когда идет расследование этого убийства.
– Меня бы совершенно не удивило, если бы твоя тетка, наша королева, сделала несколько звонков. Она умеет быть совершенно неотразимой, когда хочет.
– А если это не действует, умеет быть столь же страшной.
– И это тоже, – кивнул он.
Весь остальной полет первый класс обслуживал мужчина стюард. Женщина больше возле нас не появлялась, пока мы не стали выходить. Тогда она взяла Дойла за руку и произнесла настойчивым голосом:
– Вы мне позвоните, да?
Дойл поцеловал ей руку:
– О да, я позвоню, и вы мне ответите на все мои вопросы, честно ответите, хорошо?
Она кивнула, слезы текли по ее лицу:
– Все, что пожелаете.
Мне пришлось оттаскивать от нее Дойла. Я шепнула ему:
– Я бы на твоем месте взяла с собой дуэнью, когда пойдешь ее допрашивать.
– Я не собирался идти один, – ответил он и посмотрел на меня. Поскольку мы шептались, наши лица были очень близко друг от друга. – Совсем недавно я узнал, что не так уж устойчив против сексуальных авансов. – Он смотрел честно, открыто – как мне хотелось, чтобы он смотрел в самолете. – В будущем придется быть осторожнее.
С этими словами он распрямился и стал слишком высок, чтобы нам шептаться. Мы пошли к выходу в терминал, он впереди, я – за ним.
Шум двигателей остался позади – мы шли к шуму народа.
 
Дата: Четверг, 03.03.2011, 17:29 | Сообщение # 78

~ღ~_Misguided Angel_~ღ~
Группа: VIP
Сообщений: 5238
загрузка наград ...
Статус:
Глава 20

Шум толпы необъятным бормотанием наплывал на меня, поверх меня, будто я тонула в море звука. Людей болтало туда сюда в дверях, как многоцветные щепки, – стена людей.
Наш терминал выходил в широкий холл, уводивший в глубь аэропорта. Дойл стоял проеме, в стороне, поджидая меня. Тут я сквозь толпу увидела высокую фигуру, идущую к нам. Гален был одет в полосы зеленого и белого: светло зеленый свитер, еще более светлые зеленые штаны и белый пыльник до щиколоток, развевавшийся сзади пелериной. Свитер был под цвет волосам, которые короткими локонами спадали чуть ниже ушей, только сзади висела длинная тонкая косичка. Отец его был пикси, которого королева казнила за наглое преступление – он соблазнил одну из ее служанок.
Не думаю, что королева казнила бы этого пикси, если бы знала, что он зачал дитя. Дети драгоценны, и все, что размножается, продолжает свою кровь, заслуживает того, чтобы держать его при себе.
Я была рада его видеть, но знала, что если он здесь, то поблизости будет и фотограф. Честно говоря, я удивилась, что меня не встретили цепи репортеров. Принцесса Мередит исчезла на три года, и сейчас она возвращается домой живая и невредимая. Много лет мое лицо было наклеено на афишах супермаркетов; людей, которые видели эльфийскую принцессу Америки, было не меньше тех, кто встречал Элвиса. Не знаю, кто что сделал, чтобы спасти меня от акул прессы, но я была благодарна за это.
Бросив сумку рядом с Дойлом, я бросилась к Галену. Он сгреб меня в охапку и шумно поцеловал в губы.
– Мерри, до чего же я рад тебя видеть, девонька!
Его руки сплелись у меня на спине, легко держа меня в футе над землей.
Я никогда не любила, чтобы ноги беспомощно болтались. Поэтому я обхватила его ногами за пояс, а он переместил руки мне на бедра, чтобы поддержать.
К Галену на руки я бросалась всегда, сколько себя помню. После смерти отца он меня не один раз защищал при Неблагом Дворе – хотя, будучи, как и я, полукровкой, он не больше моего имел влияния. Зато он имел шесть футов мускулистого тела и был обученным воином, так что ему было чем подкрепить свою угрозу.
Конечно, когда он в семь лет подхватывал меня на руки, не было ни поцелуя, ни других вещей. Будучи лишь чуть старше ста лет, Гален оставался одним из самых молодых стражников королевы Андаис. Всего семьдесят лет разницы – среди сидхе это было как вырасти вместе.
Треугольный вырез его свитера низко уходил по выпуклой груди, обнажая завитки волос более темной зелени, чем волосы на голове, – почти черные. Свитер был мягкий, приятный на ощупь, обтягивал его тело. Кожа у него была белая, но свитер подчеркивал оттенок бледной бледной зелени, и кожа казалась то перламутрово белой, то зеленоватой, в зависимости от освещения.
Глаза у него были зеленые, как молодая весенняя травка, скорее человеческие, чем переливающийся изумруд, как у меня. Но все остальное – остальное было настолько оригинально, что словами не опишешь. Я так считала с четырнадцати лет, хотя не его обещал мне мой отец. Слишком хорошим парнем для этого был Гален. Он недостаточно хорошо играл в политические игры, и отец не был уверен, что Гален доживет до того, чтобы увидеть, как я вырасту. Да, Гален говорил тогда, когда мудрее было бы промолчать. Это я так любила в нем, когда была ребенком, и из за этого так за него опасалась, когда стала старше.
Он протанцевал по холлу со мной на руках под музыку, которая слышна была только ему, но я почти слышала ее, когда глядела ему в глаза, обвела взглядом закругление его губ.
– Как я рад тебя видеть, Мерри!
– Я это чувствую, – ответила я.
Он засмеялся – очень по человечески. Ничего, кроме веселой радости Галена, в этом не было особенного, но для меня это всегда было по особому.
Он наклонился ближе ко мне и шепнул:
– Ты волосы срезала. Такие красивые волосы!
Я чмокнула его в щеку:
– Отрастут.
Репортеров было немного, потому что слишком поздно они получили весть, чтобы налететь ордой, но почти у каждого был фотоаппарат. Фотографии сидхе королевской крови, особенно если они делают что то необычное, всегда найдут спрос на рынке. Мы не возражали, чтобы они щелкали свои снимки, потому что помешать этому не могли. Использовать против них магию было бы ущемлением свободы печати – так постановил Верховный суд. Репортеры, которые писали о сидхе, сами были парапсихиками своего рода или колдунами. Они бы ощутили, если бы против них использовали магию. Достаточно было бы только сообщить, и добро пожаловать в гражданский суд. Поговорить насчет Первой поправки.
У фейри есть два способа отношения к репортерам. Некоторые из нас ведут себя на публике крайне прилично, не представляя никакого интереса для папарацци. Мы с Галеном принадлежали к той школе, которая считала, что им надо дать что нибудь пофотографировать. Что нибудь не важное, чтобы они не искали более сенсационного материала. Что нибудь позитивное, свеженькое и интересное. Такое отношение поощрялось королевой Андаис. У нее последние лет тридцать был пунктик: выставить в СМИ свой Двор в более живом, привлекательном виде. Лет тридцать – столько, сколько я на свете живу. Я участвовала вместе с отцом в весенних парадах. Моя помолвка с Гриффином проходила публично. Если королева велит "публично", то никакой "неприкосновенности частной жизни".
Кто то рядом прокашлялся, и я перевела взгляд с Галена на Баринтуса. Если Гален казался оригинальным, то Баринтус – совершенно неземным. Волосы у него были цвета моря, цвета океанов. Бирюза Средиземного моря, темная синева Тихого океана, штормовая сероватая синева, как у океана перед бурей, переходящая в почти черный, как над глубинами, где вода течет густая, как кровь спящих великанов. При каждом касании света эти цвета переливались, переходя один в другой, будто это вовсе были и не волосы. Алебастровая белизна его кожи могла соперничать с моей. Глаза синие, но зрачки – черные щелки. Я точно знала, что у него есть прозрачная мембрана как третье веко, и он закрывает ею глаза, когда находится под водой. Когда мне было пять, он меня учил плавать, и меня приводило в восторг, что он может дважды подмигнуть одним глазом.
Он был повыше Галена, почти семь футов, как приличествует богу. Одет он был в ярко синее пальто, распахнутое над сшитым на заказ черным костюмом, а сорочка у него была из синего шелка с высоким круглым воротником, который модельеры сейчас пытаются ввести в моду, чтобы избавить мужчин от галстуков. Баринтус выглядел в этом наряде ослепительно. Волосы он пустил вокруг себя свободной волной, как второй плащ. И я знала, что выбирал его гардероб кто то другой, может быть, моя тетка. Дай волю Баринтусу, он бы нацепил джинсы и футболку, а то и того проще.
Гален и Баринтус были наиболее частыми гостями в доме моего отца, когда он отправился жить к людям. Баринтус был силой среди сидхе – носителем чистой крови Старого Двора. Сидхе до сих пор перешептываются о его последней дуэли – это было задолго до моего рождения. На той дуэли его противник утонул посреди луга, в милях от ближайшей воды. Баринтус, как и мой отец, никогда не соглашался драться на дуэли, если не насмерть. Все остальное не стоило его времени.
Гален отпустил меня на землю. Я побежала к Баринтусу, протягивая руки в приветствии. Он осторожно вытащил руки из карманов пальто, согнул пальцы так, что мои руки можно было вложить в его. У него между пальцами были перепонки, и он болезненно к этому относился с тех пор, как один репортер в пятидесятых обозвал его "человек рыба". Трудно поверить, что некто, почитаемый когда то морским богом, обидится на хама двадцатого столетия, но так оно было. Баринтус навсегда запомнил этот опыт общения с прессой.
Перепонки можно было полностью убрать в дополнительную кожную складку, если Баринтус не хотел ими пользоваться. Тогда он расправлял кожу и плавал, как... ну, как рыба. Хотя вслух такой комплимент произносить тоже не стоило.
Он взял мои руки в свои и с высоты своего роста наклонился цивилизованно, но сердечно поцеловать меня в щеку. Я ответила тем же. Баринтус любил на публике вести себя цивилизованно. Его личная жизнь была не для общего пользования, и у него была сила отстаивать это право от самой королевы. К богам, даже свергнутым, следует относиться с определенным уважением. Тот репортер, что прилепил ему прозвище в заголовке мировых новостей, в то же лето потерпел крушение на Миссисипи, плавая на лодке. Очевидцы говорят, что просто вода встала дыбом и ударила в лодку. Ничего подобного они в жизни не видели.
Фотоаппараты продолжали щелкать. Мы продолжали их не замечать.
– Хорошо, что ты снова с нами, Мередит.
– И я тебя рада видеть, Баринтус. Я надеюсь, что при Дворе для меня будет достаточно безопасно, чтобы не получился просто продленный визит.
Прозрачное веко заморгало на его глазах. Когда он не плавал, это был признак нервозности.
– Это тебе придется обсудить с твоей тетей.
Мне не понравилось, как это прозвучало. Репортер совал мне под нос диктофон.
– Кто вы такая?
Вопрос свидетельствовал, что он попал на эту работу, когда я уже покинула дом.
Улыбаясь и очаровывая, Гален вышел вперед, открыл рот, но гулкую тишину наполнил другой голос.
– Принцесса Мередит Ник Эссус, Дитя Мира.
Говоривший оттолкнулся от дальнего окна, к которому прислонялся.
– Дженкинс, до чего же неприятно вас видеть! – сказала я.
Он был высокий и тощий, хотя рядом с Баринтусом высоким бы не показался. Он всегда ходил в суточной щетине, такой густой, что я однажды его спросила, отчего он бороду не отрастит. Он ответил, что его жена не любит лицевой растительности. Я на это сказала, что не могу себе представить, кто согласился за него выйти. Это Дженкинс продал фотографии расчлененного тела моего отца. Не в Соединенных Штатах, разумеется, мы для этого слишком цивилизованны, но есть другие страны, другие газеты, другие журналы. Фотографии купили и напечатали. Это он появился неожиданно на похоронах и щелкнул меня со слезами на щеках, с такими злыми глазами, что они горели как угли. Эта фотография была номинирована на какой то приз. Приза ей не дали, но мое лицо и расчлененное тело моего отца стали мировой новостью – благодаря Дженкинсу. Я до сих пор его за это ненавидела.
– До меня дошел слух, что вы возвращаетесь посетить родные места. Вы останетесь целый месяц до Хэллоуина? – спросил он.
– Не могу поверить, чтобы кто то рискнул навлечь на себя недовольство тетушки, разговаривая с вами, – сказала я, не отвечая на его вопрос. У меня большая практика игнорировать вопросы корреспондентов.

 
Дата: Четверг, 03.03.2011, 17:29 | Сообщение # 79

~ღ~_Misguided Angel_~ღ~
Группа: VIP
Сообщений: 5238
загрузка наград ...
Статус:
Он улыбнулся:
– Вы бы удивились, узнав, кто мне об этом говорил.
Мне эта фраза не понравилась. Как то она звучала неопределенно угрожающе, как то еще и лично. Нет, совсем мне она не понравилась.
– Милости просим домой, Мередит, – сказал он и отвесил небольшой, но странно стильный поклон.
То, что я хотела ему сказать, не годилось для произнесения на публике – слишком много было вокруг диктофонов. Если здесь Дженкинс, то и телевизионщики могут быть недалеко. Раз он не может получить эксклюзив, он постарался, чтобы здесь была толпа.
Я ничего не сказала, пропустила мимо ушей. Он меня подначивал еще с моего детства. Был он всего на десять лет меня старше, но выглядел старше на все двадцать, потому что я сейчас по виду была чуть за двадцать. Пусть я и не буду жить вечно, но сохранюсь очень хорошо. Я думаю, именно это раздражало Дженкинса – писать о тех, кто не стареет или стареет медленнее, чем он. Когда я была моложе, бывали моменты, когда мысль о том, что он наверняка умрет раньше, утешала.
– Ты все еще воняешь как пепельница, Дженкинс. Разве ты не знаешь, что курение сокращает ожидаемый срок жизни?
Лицо его стало резким и узким от злости. Он понизил голос и прошептал:
– Все та же мелкая стерва с Запада, да, Мерри?
– У меня есть постановление суда, запрещающее тебе к ней приближаться. Отойди на пятьдесят футов, Дженкинс, или я позову копов.
Баринтус подошел к нам и предложил мне руку. Ему не надо было этого говорить. Я то знала, что не стоит втягиваться в обмен оскорблениями с репортером на глазах других репортеров. Постановление появилось, когда Дженкинс распространил мои фотографии по всему миру. Судебные прокуроры нашли нескольких судей, которые решили, что Дженкинс действительно злоупотребил доверием несовершеннолетней и нарушил неприкосновенность моей частной жизни. После этого ему было запрещено говорить со мной и подходить ближе пятидесяти футов.
Единственная, я думаю, причина, почему Баринтус тогда не убил за меня Дженкинса, состоит в том, что сидхе это тоже сочли бы за слабость. Я была не просто сидхе королевской крови, я стояла в двух ступенях от Неблагого трона. Если я не могу защитить себя даже от слишком усердных репортеров, то нечего мне делать в очереди на престолонаследие. Поэтому Дженкинс стал моей проблемой. Королева запретила нам трогать репортеров после того небольшого инцидента с лодкой. К сожалению, от Барри Дженкинса меня могла избавить только его смерть. От всего остального он очухается и приползет снова за мной шпионить.
Я послала Дженкинсу воздушный поцелуй и прошла мимо, опираясь на согнутую руку Баринтуса. Гален шел за нами, отбивая вопросы репортеров. Что то из его слов доносилось до меня. Воссоединение семьи, домой на каникулы, тра ля ля, тра та та. Мы с Баринтусом смогли отойти от репортеров подальше, потому что Гален взял их на себя. И я могла спросить кое о чем серьезном.
– Почему королева вдруг простила мне бегство?
– Зачем обычно зовут домой блудное дитя? – спросил он в ответ.
– Не надо говорить загадками, Баринтус, скажи просто.
– Она никому не сказала, что задумала, но ясно дала всем понять, что ты возвращаешься домой как почетный гость. Она что то от тебя хочет, Мередит, что то такое, что только ты можешь ей дать или для нее сделать или для ее Двора.
– Что я такого могу сделать, чего не можете все вы?
– Если бы я знал, я бы тебе сказал.
Я наклонилась к Баринтусу, погладила его ладонью по руке сверху вниз и вызвала заклинание. Небольшое, вроде как завернула вокруг нас клочок воздуха, чтобы шум отскакивал. Я не хотела, чтобы нас подслушали, а если за нами следит тот сидхе, то ничего подозрительного нет в том, чтобы отгородиться от репортеров.
– Что там Кел? Он собирается меня убить?
– Королева весьма настоятельно заявила всем, – он подчеркнул последнее слово, – что ты при Дворе должна быть в полной безопасности. Она хочет, чтобы ты была среди нас, Мередит, и явно готова подтвердить свое желание силой.
– Даже против своего сына? – спросила я.
– Этого я не знаю. Но что то между ней и ее сыном изменилось. Она недовольна им, а почему – никто не знает. Я бы рад был сообщить тебе что нибудь более конкретное, Мередит, но даже самые большие сплетницы при Дворе на эту тему не распространяются. Все боятся рассердить королеву или принца. – Он тронул меня за плечо. – За нами почти наверняка следят. И вызовет подозрение, если мы продержим это заклинание еще сколько то.
Я кивнула и сняла заклинание, бросив его мысленно в воздух. Шум накрыл нас, и я ощутила напор толпы, в которую нам повезло не влететь, иначе бы заклинание разбилось. Конечно, я шла под руку с семифутовым синеволосым полубогом, что помогает расчистить себе путь. Некоторые сидхе ничего не имели против фейрифилов, но не Баринтус, и один взгляд его глаз заставлял почти любого шагнуть назад.
Баринтус продолжал говорить тоном, несколько слишком жизнерадостным для его обычных слов.
– Мы тебя отвезем отсюда к бабушке. – Он понизил голос. – Хотя как ты добилась согласия королевы сначала посетить своих родственников, а лишь потом выразить свое уважение ей, я не знаю.
– Я потребовала прав девы, и поэтому, кстати, ты меня отвезешь в мой отель оставить вещи и переодеться.
Мы уже стояли у багажного конвейера, глядя, как пустая серебряная лента идет по кругу.
– Среди сидхе никто не требовал прав девы уже сотни лет.
– Не важно, как давно это было, Баринтус, все равно это наш закон.
Баринтус улыбнулся мне сверху:
– Ты всегда была очень умна, даже в раннем детстве, но выросла светочем интеллекта.
– И осторожности, не забывай этого, потому что без осторожности любой интеллект ведет к смерти.
– Цинично, но верно. Тебе действительно нас не хватало, Мередит, или ты радовалась свободе от всего этого?
– Без политики я вполне могла бы обойтись, но... – Я обняла его руку. – Тебя не хватало, и Галена, и... родина – это не то, что можно выбирать как хочешь, Баринтус. Она есть какая есть.
Он наклонился ко мне и шепнул:
– Я хочу, чтобы ты была дома, но мне будет там за тебя страшно.
Поглядев в эти чудесные глаза, я улыбнулась:
– И мне тоже.
Гален подскочил к нам, положил руку мне на плечи, другой обнял Баринтуса за пояс:
– Прямо большая счастливая семья!
– Не дурачься, Гален, – сказал Баринтус.
– Ну, – протянул Гален, – обломали настроение. О чем это вы сговаривались у меня за спиной?
– Где Дойл? – спросила я.
Улыбка Галена слегка увяла.
– Он отбыл докладывать королеве. – Улыбка вернулась на место. – Теперь твоя безопасность – наша забота.
Что то мелькнуло, наверное, на лице у Баринтуса или у меня, потому что Гален спросил:
– В чем дело?
Я посмотрела на сияющую зеркальную поверхность впереди. Дженкинс уже был за барьером, шел к конвейеру. И более менее держался пятидесяти футов. То есть так, чтобы я не могла потребовать его ареста.
– Не здесь, Гален.
Гален тоже посмотрел и увидел Дженкинса.
– Он тебя на самом деле ненавидит?
– Да.
– Никогда не понимал его враждебности к тебе, – сказал Баринтус. – Когда ты была еще младенцем, он тебя терпеть не мог.
– То есть это что то личное?
– Ты не знаешь, почему это для него настолько личное? – спросил Гален, и было что то в его голосе такое, что заставило меня отвернуться, не встретиться с ним взглядом.
За много лет до моего рождения моя тетка издала декрет, что мы не имеем права перед прессой пользоваться нашими темными силами. Я только однажды нарушила это правило – в назидание Дженкинсу. Единственным мне оправданием было то, что мне было восемнадцать, когда погиб мой отец. Когда Дженкинс выставил мою боль на потеху всему миру. Я вытащила из его разума самые жуткие его страхи и заставила их пройти у него перед глазами. Я заставила его визжать и умолять. Потом бросила его дрожащим свернувшимся комом на обочине проселочной дороги. Несколько месяцев он был добрее, мягче, потом вернулся с местью. Злее, резче, еще больше готовый на все ради материала. Он мне сказал, что остановить его я могу только одним способом – убить его. Я его не укротила, только обозлила. Дженкинс помог мне усвоить один урок: либо убей своего врага, либо не вяжись с ним.
Мой чемодан приехал по конвейеру одним из первых. Гален его поднял.
– Карета вас ждет, миледи.
Я посмотрела на него. Если бы здесь был только Гален, я бы еще поверила, но Баринтус не допускает выходок на публике, а карета – это была бы не последняя выходка.
– Королева Андаис послала за тобой личный автомобиль, – сказал Баринтус.
Я посмотрела на одного, на другого.
– Она послала за мной Черную Карету Ночной Охоты? Зачем?
– До темноты сегодня вечером, – объяснил Баринтус, – это всего лишь машина, лимузин. И то, что твоя тетя предложила его тебе со мной в качестве водителя, есть великая честь, которую не стоит отвергать, не подумав.
Я подошла к нему поближе и понизила голос, будто репортеры могли нас подслушать. Я не стала вызывать магию, чтобы скрыть наши слова, потому что, хоть я и не обнаружила этого, за нами могли наблюдать.
– Это слишком великая честь, Баринтус. Что происходит? Обычно мои родственники не обращаются со мной как с царственной особой.
Он посмотрел на меня и так долго молчал, что я подумала уже, что ответа не будет.
– Я не знаю, Мередит, – ответил он наконец.
– Поговорим в машине, – предложил Гален, улыбаясь и махая рукой репортерам.
Он подвел нас к автоматической двери. Лимузин ждал, похожий на гладкую черную акулу. Даже стекла были тонированы черным так, что внутри ничего не видно.
Я остановилась на тротуаре. Эти двое прошли дальше. Остановились, обернулись ко мне.
– В чем дело?
– Я просто думаю, что могло бы заползти в машину, пока мы были в здании.
Они переглянулись, посмотрели на меня.
– Машина была пустая, когда мы ее здесь оставили.
Баринтус был более практичен.
– Даю свое торжественное слово, что, насколько мне известно, машина пустая.
Я улыбнулась ему, но не слишком радостно:
– Ты всегда был осторожен.
– Скажем так: я не даю слово насчет того, что мне неподвластно.
– Например, насчет капризов моей тетушки.
Он слегка кивнул, и волосы его колыхнулись переливчатым занавесом.
– Разумеется.
Моя тетушка выбирать умела отлично. Трижды три по три телохранителей царственной особы. Двадцать семь воинов, преданных любому капризу моей тетки. Из них двое, кому я бы поверила более всех, стояли рядом со мной. Андаис хотела, чтобы я чувствовала себя защищенной. Зачем? Никогда раньше ее не интересовало, чувствую я себя в безопасности или нет. Вспомнились недавние слова Баринтуса. Королева хочет от меня чего то, что только я могу ей дать или для нее сделать или для Двора. Вопрос был в том, что это за вещь, которую только я могу сделать? Навскидку я не могла придумать ничего, что только я могла бы ей дать.
– Детки, в машину! – произнес Гален сквозь сжатые зубы.
Неподалеку стоял телевизионный фургон, застрявший в пробке, но он приближался. Если он подъедет и перекроет нам выезд, что уже раньше случалось, у нас будут неприятности посерьезнее моей паранойи. Как бы ни была эта паранойя оправданна.
Баринтус достал из кармана ключи и нажал кнопку на брелоке. С шипением уходящего воздуха подскочила крышка багажника, будто была закрыта герметически. Гален положил туда мой чемодан и протянул руку за сумкой.
Я покачала головой:
– Я ее возьму с собой.
Он не спросил зачем – знал, а мог и догадаться. Я бы не вернулась домой, не имея оружия больше, чем на себе.
Баринтус придержал для меня заднюю дверь.
– Телефургон сейчас подъедет, Мередит. Если мы собираемся – как это? – делать ноги, то сейчас самое время.
Я сделала полшага к двери – и остановилась. Обивка была черной, все было черным. Слишком долгая была история у этого автомобиля, чтобы не заорали все парапсихические сигналы тревоги, которые у меня только есть. Сила из этой открытой двери ползла мурашками по коже, поднимала мне волоски на руках. Иногда он бывал Черной Каретой Ночной Охоты. Даже если никакие фокусы нас внутри не ждали, это был предмет с дикой силой, и эта сила сейчас текла по мне.
– Мерри, клянусь тебе Господом и Госпожой, – произнес Гален. Он протиснулся мимо меня и исчез в черноте автомобиля. Исчез совсем, потом показался снова, протягивая мне бледную руку.
– Мерри, он не укусит.
– Обещаешь? – спросила я.
– Обещаю, – ответил он с улыбкой.
Я взяла его за руку, и он притянул меня к открытой двери.
– Только я не обещал, что я не буду кусаться.
Он втянул меня в машину, и мы оба засмеялись. Хорошо вернуться домой.
 
Дата: Четверг, 03.03.2011, 17:30 | Сообщение # 80

~ღ~_Misguided Angel_~ღ~
Группа: VIP
Сообщений: 5238
загрузка наград ...
Статус:
Глава 21

Кожа обивки вздохнула почти по человечески, когда я устроилась на сиденье. Панель черного стекла закрывала нам вид на Баринтуса. Будто в черной космической капсуле. Напротив нас в маленькой нише стояло серебряное ведерко. Два хрустальных бокала, поставленные в углубления для устойчивости, ждали, чтобы их наполнили. За вином находился подносик с крекерами и чем то, с виду похожим на икру.
– Это твоя работа? – спросила я.
Гален покачал головой:
– Даже жаль, что не моя, хотя я бы знал, что икру ставить не надо. У тебя плебейские вкусы.
– Ты ее тоже не любишь.
– Так и я тоже плебей.
– Ну уж нет, – не согласилась я.
Он обласкал меня улыбкой, согревшей с головы до ног. Потом улыбка погасла.
– Я заглянул назад, когда мы отъезжали. – Он пожал плечами в ответ на мой взгляд. – Я согласен, что королева ведет себя странно, и хотел удостовериться, что за этим черным стеклом нет сюрпризов.
– И?..
Он взял бутылку:
– И вот этого там не было.
– Точно не было? – спросила я.
Он кивнул и отодвинул салфетку, чтобы прочесть этикетку на вине. Прочел и тихо присвистнул.
– Это из ее личного запаса. – Гален показал бутылку мне осторожно, потому что вино было открыто, чтобы дышало. – Как тебе мысль попробовать тысячелетнего бургундского?
Я покачала головой:
– Я не буду есть или пить ничего, что этот автомобиль мог нам подложить. Нет, спасибо, – похлопала я машину по обивке. – Не хочу никого обидеть.
– Это может быть дар королевы, – сказал Гален.
– Тем более есть смысл его не пить, – ответила я. – Хотя бы пока не разберусь, что происходит.
Гачен посмотрел на меня, кивнул и поставил вино обратно в ведерко.
– Трезвая мысль.
Мы устроились на кожаных сиденьях. Молчание казалось тяжелее, чем должно быть, – будто кто то слушает. Я готова была поверить, что слушает сам автомобиль.
Черная Карета – один из предметов у фей, имеющий свою энергию, свою жизнь. Он не был, насколько нам известно, создан кем то из известных нам фейри или древних богов. Просто он существовал столько, сколько помнил себя каждый из нас. Шесть тысяч лет и далее. Конечно, тогда это был черный фаэтон с упряжкой вороных коней. Это не были кони сидхе, они вообще будто не существовали до наступления темноты. А тогда они возникали сгустками черноты с пустыми глазницами, которые наполняло лепрозное пламя, когда их запрягали в фаэтон.
И он был каретой – каретой с четверней, – когда я его увидела. Однажды – никто не помнит точного дня – фаэтон исчез, и появилась карета. Только лошади остались теми же. Карета сменила облик, когда фаэтоны вышли из употребления. Модернизировалась.
Потом в одну ночь, тому еще двадцати лет не минуло, Черная Карета исчезла, и появился этот лимузин. Лошади не вернулись, но я видела, что у этой штуки вместо двигателя под капотом. Клянусь, оно горит тем же болезненным огнем, что светился в глазах коней. Бензина эта машина не потребляет. На чем она ездит, я понятия не имею, но знаю, что этот фаэтон, или карета, или машина иногда сам по себе исчезает. Уезжает куда то в ночь по собственным делам. Черная Карета была вестником смерти, предупреждением о неотвратимой угрозе. Сейчас начинали ходить легенды о зловещем черном автомобиле. Он стоит возле чьего нибудь дома с включенным мотором, и зеленый огонь пляшет по нему, а потом на обитателя дома обрушивается рок. Так что вы уж простите меня, если я чуть нервничала в таких удобнейших кожаных креслах.
Я посмотрела на Галена, протянула к нему руку. Он улыбнулся и обхватил ее пальцами.
– Скучал без тебя.
– Я тоже.
Он поднес мою руку к губам и нежно поцеловал. Потом притянул меня к себе, и я не сопротивлялась. Перелезла по кожаному сиденью в кольцо его рук. Я любила ощущение его рук на своих плечах, любила завернуться в его тело. Голову я положила на чудесную мягкость его свитера, на твердую выпуклость груди под ним, и слышала ровный стук его сердца, как больших часов.
Вздохнув, я устроилась поудобнее, переплетя с ним ноги.
– Ты всегда меня баюкал лучше, чем кто угодно другой.
– Да, я такой. Большой приятный плюшевый мишка.
Что то в его голосе заставило меня поднять глаза.
– Что такое, Гален?
– Ты мне не сказала, что уезжаешь.
Я села. Его рука осталась у меня на плечах, но ощущение уюта было испорчено. Испорчено обвинениями, которые, наверное, еще не были исчерпаны.
– Я не могла рисковать сказать кому нибудь, и ты это знаешь, Гален. Если бы кто то хоть заподозрил, что я бегу от Двора, мне бы помешали – если не хуже.
– Три года, Мерри. Три года я не знал, жива ты или нет.
Я попыталась высвободиться из под его руки, но он прижал меня к себе.
– Мерри, пожалуйста, дай я тебя подержу, дай убедиться, что ты настоящая.
Я перестала сопротивляться, но уюта уже не было. Никто другой не спросил бы, почему я никому не сказала, почему никому не подала о себе вести. Баринтус, Ба, кто угодно – все промолчали бы, только не Гален. Иногда я понимала, почему отец не выбрал Галена мне в консорты. Он позволял эмоциям собой владеть, а это опасно.
Наконец я отодвинулась.
– Гален, ты сам знаешь, почему я тебе не подала вестей.
Он не смотрел мне в глаза. Я взяла его за подбородок и повернула к себе. Зеленые глаза смотрели с обидой, удерживая ее, как воду в чашке; видно было до самого дна. Он совершенно не годился для придворной политики.
– Если бы королева заподозрила, что ты знаешь, где я, или вообще что нибудь, она бы стала тебя пытать.
Он схватил мою руку, поднес к лицу:
– Я бы никогда тебя не выдал!
– Я знаю. И ты думаешь, я смогла бы жить дальше, зная, что ты подвергаешься бесконечным мучениям, пока я отсиживаюсь в теплом местечке? Ты должен был ничего не знать, чтобы не было смысла тебя допрашивать.
– Мне не надо, чтобы ты защищала меня, Мерри.
Я улыбнулась:
– Мы защищаем друг друга.
Он улыбнулся, потому что долго не улыбаться не мог.
– Ты – мозг, я – кулак.
Я встала на колени и поцеловала его в лоб.
– Как ты ни во что не влип без моих советов?
Он обнял меня за талию, притянул к себе.
– С трудом. – Он посмотрел на меня, хмурясь. – А что это за черная водолазка? Мне казалось, мы договорились никогда не носить черного.
– Она хорошо смотрится с угольно серым брючным костюмом.
Он положил подбородок чуть выше выпуклости моих грудей, и эти честные зеленые глаза не дали мне уклониться от вопроса.
– Я приехала, чтобы вписаться в придворную жизнь, Гален, если выйдет. И если это значит, что надо носить черное, как при Дворе принято у большинства, то я готова на это пойти. – Я улыбнулась. – К тому же черное мне идет.
– Это да.
В открытых зеленых глазах заклубились первые струйки того старого чувства.
Неловкость между нами существует с тех самых пор, как я стала достаточно взрослой и поняла, что это за странное ощущение у меня в нижней части тела. Но каков бы ни был накал, ничего между нами никогда не могло быть. По крайней мере физически. Он, как и многие другие, был Вброном королевы, а это значит, что он подчинялся ей и только ей. Вступить в стражу королевы – это был единственный за всю жизнь Галена разумный политический ход. Он не был сильным магом и мало что понимал в закулисных интригах. Единственное, что у него действительно было, – это сильное тело, отличная рука и способность заставлять других улыбаться. Я имею в виду именно способность – он излучал жизнерадостность, как некоторые женщины оставляют за собой след духов. Чудесная способность, но, как и многие мои, не особо полезная в бою. Как один из Вбронов королевы он был в относительной безопасности. Их не вызывают на дуэль просто так, потому что никогда не знаешь, не воспримет ли королева вызов как оскорбление лично ей. Не будь Гален стражем, он бы, наверное, погиб бы задолго до моего рождения; но то, что он страж, обрекало его на вечное одиночество. Всегда хотеть и никогда не получать. Я взъярилась на отца за то, что он не дал мне быть с Галеном. Это было единственное у нас серьезное несогласие. Годы ушли, чтобы я поняла то, что понимал отец: почти все сильные стороны Галена – одновременно и его слабости. Сердечко у него золотое, но он иногда бывал почти что политической обузой.
Гален прижался щекой к моей груди и потерся лицом. У меня на миг пресеклось дыхание, потом оно вышло вздохом.
Я провела пальцем его щеке, по полным мягким губам.
– Гален...
– Тс с! – шепнул он.
Поднял меня за талию и поставил перед собой. Мои колени оказались у него на бедрах, лицо его прямо под моим. Пульс у меня в горле стучал почти болезненно.
Он медленно провел по мне руками вниз, опустил руки мне на бедра. Я не могла не вспомнить прошлую ночь и Дойла. Гален сместил руки, постепенно раздвигая мне бедра, посадил меня на себя верхом. Я старалась отодвинуться, оставить между нами немного места. Мне не хотелось так интимно ощущать его тело – сейчас не хотелось.
Он погладил меня ладонями по шее, подложил их под затылок, запустил длинные пальцы мне в волосы, и невероятное тепло его рук обдало мне кожу.
Гален был из тех стражей, которые полагали, что уж лучше легкие прикосновения, чем ничего. Мы с ним всегда танцевали на самом краю.
– Давно уже не было, Гален.
– Десять лет, как я тебя уже так не держал, – ответил он.
Семь лет с Гриффином, потом три года изгнания, и сейчас Гален хотел начать прямо там, где мы остановились, будто ничего не изменилось.
– Гален, я не думаю, что это надо делать.
– А ты не думай, – ответил он, наклонился ко мне так близко, что легкое дыхание могло бы соединить наши губы, и сила потекла из его рта как нить захватывающего дыхание тепла.
– Не надо, Гален. – Мой голос прозвучал с придыханием, но я говорила всерьез. – Не надо магии.
Он чуть отодвинулся, чтобы видеть мое лицо.
– Мы всегда так делали.
– Десять лет назад.
– Какая разница? – спросил он.
Он запустил руки мне под жакет и массировал спину.
Может быть, эти десять лет не изменили его, но они изменили меня.
– Нет, Гален.
Он посмотрел на меня в искреннем недоумении:
– Почему нет?
Я не знала, как это объяснить, не задевая его чувств. Я надеялась, что королева снова даст мне разрешение выбрать стража в качестве консорта, как когда она разрешила отцу выбрать для меня Гриффина. Если я позволю вернуть то, что было десять лет назад с Галеном, он решит, что именно его я выберу. Я его любила и, может быть, всегда буду любить, но позволить себе роскошь сделать его своим консортом я не могла. Гален – просто не тот мужчина. Мой консорт тут же лишится защиты королевы, как только выйдет из стражи. Моя угроза – недостаточная сила, чтобы защитить Галена, а его угроза и того меньше значит, потому что он еще менее беспощаден, чем я. День, когда Гален станет моим консортом, будет тем днем, когда я подпишу ему смертный приговор.
Только все это я ему объяснить не могла. Он никогда не мог бы понять, как он опасен для меня – и для себя.
Я выросла и наконец то стала дочерью своего отца. Что то можно выбирать сердцем, что то – головой, но если сомневаешься, отдай предпочтение голове перед сердцем. Останешься живой.
Я склонилась над ним, стала слезать с его колен. Его руки сомкнулись у меня за спиной. Такой обиженный был у него вид, такой потерянный.
– Ты говоришь всерьез.
Я кивнула. Я видела по его глазам, как он пытается понять. Наконец он спросил:
– Но почему?
Я погладила его по лицу, по кончикам кудрей.
– Ох, Гален!
Его глаза выразили печаль, как выражали радость, или недоумение, или любую эмоцию, которая им владела. Худшего актера в мире нет.
– Поцелуй меня, Мерри, в знак возвращения домой.
– Мы целовались в аэропорту, – напомнила я.
– Нет, по настоящему, в последний раз. Пожалуйста, Мерри.
Надо было сказать "нет", заставить его отпустить меня, но я не могла. Не могла сказать "нет" этому его взгляду, и, если честно, раз уж я решила никогда больше с ним так близко не быть, то мне хотелось этого поцелуя.
Он поднял ко мне лицо, я опустила к нему губы. У него они были такие мягкие! Мои руки нашли закругление его лица, взяли его в ладони. Он сплел пальцы у меня за спиной, осторожно погладил ягодицы, скользнул по бедрам. Осторожно потянул меня за ноги, я снова сползла вниз по его телу. На этот раз он постарался, чтобы места между нами не осталось. Я ощущала, как он напряженно и твердо прижимается ко мне через штаны.
Это ощущение оторвало мои губы от его, исторгло стон из моего горла. Его руки гладили меня, охватывали ягодицы, прижимали меня теснее.

 
Форум » Изба Читальня (чтение в режиме он-лайн) » Серия Мередит Джентри » Поцелуй теней. (1 книга)
  • Страница 4 из 6
  • «
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • 5
  • 6
  • »
Поиск:
Статистика Форума
Последние темы Читаемые темы Лучшие пользователи Новые пользователи
Любимый Зомби (2)
Сладкое Искушение (0)
Девушка, Козёл и Зомби (0)
Цитаты (105)
Рецепты фирменных блюд (109)
Ангел для Люцифера (371)
Мальчик и Дед Мороз (0)
В погоне за наградой (6246)
ЧТО ЧИТАЕМ В ДАННЫЙ МОМЕНТ? (1092)
БУТЫЛОЧКА (продолжение следует...) (5106)
Блондинки VS. Брюнетки (6894)
В погоне за наградой (6246)
Карен Мари Монинг (5681)
БУТЫЛОЧКА (продолжение следует...) (5106)
Слова (4899)
Везунчик! (4895)
Считалочка (4637)
Кресли Коул_ часть 2 (4586)
Ассоциации (4038)

Natti

(10467)

Аллуся

(8014)

AnaRhiYA

(6834)

HITR

(6399)

heart

(6347)

ЗЛЕША

(6344)

atevs279

(6343)

Таля

(6276)

БЕЛЛА

(5383)

Miledy

(5238)

delena

(27.03.2024)

shashlovamariah

(26.03.2024)

sonia

(25.03.2024)

muravevakata

(24.03.2024)

Tatiana3765

(19.03.2024)

Аня6338

(17.03.2024)

AnutaGritsenko

(17.03.2024)

Default

(15.03.2024)

varyalanamaya

(10.03.2024)

Iv

(07.03.2024)


Для добавления необходима авторизация

Вверх