Дыхание Холода. - Страница 3 - Форум
[ Новые сообщения · Участники · Правила форума · Поиск · RSS ]
  • Страница 3 из 3
  • «
  • 1
  • 2
  • 3
Форум » Изба Читальня (чтение в режиме он-лайн) » Серия Мередит Джентри » Дыхание Холода. (6 книга)
Дыхание Холода.
Дата: Пятница, 10.12.2010, 10:24 | Сообщение # 41

Скоро Жена
Группа: VIP
Сообщений: 2217
загрузка наград ...
Статус:
Рис не сможет, а Холоду я запретила. Он не настолько хорошо владеет чувствами. Я опасалась, что он оскорбит Падуба взглядом или словом. С гоблинами разгар секса мало чем отличается от разгара битвы по уровню кровожадности; не хотелось, чтобы Холод по недоразумению полез в драку.
– Меня будут охранять Аматеон и Адайр.
Упомянутые стражи шагнули вперед из шеренги: медноволосый Аматеон и Адайр с короной темно-золотых волос. Раньше цвет его волос был ближе к обычному каштановому, но после нашего соития в стране фейри к нему вернулась часть прежней силы. Аматеон когда-то был богом земледелия, а Адайр – божеством дубравы, и еще солнечным божеством. Не знаю точно, то ли он из бога солнца был низведен до бога дубовых рощ, то ли воплощал и то, и другое одновременно: спрашивать павшего бога, в чем когда-то заключалась его власть – верх грубости. Все равно что тыкать носом в потери.
– Правда ли, что твой с ними секс превратил королевские сады пыток в цветущий луг? – спросил Падуб.
– Да.
Рис сказал вдруг:
– Всем сердцем желал бы, чтобы Дойл стоял здесь. Я гоблинов ненавижу, как знает каждый младенец, а потому себе не доверяю в их присутствии.
– Рис, – удивилась я. – Что…
– Что, никто не спросит, с какой стати они притащили сюда всех до единого Красных колпаков?
– Я тоже не хочу, чтобы Мерри шла на то, на что идет, – сказал Холод. – И мои суждения тоже несвободны.
– Ну, мне плевать, с кем она трахается, лишь бы время от времени трахалась со мной, так что я спрошу. Зачем, ради рогов Консорта, вы взяли с собой столько Красных колпаков? – Вперед из шеренги выступил Онилвин.
Онилвин – самый неуклюжий из всех сидхе, которых я знаю. Мускулистая фигура у него этакая квадратная, едва ли не коренастая. Роста ему хватает и двигается он легко, но скроен не так ладно, как другие. Почему – я не знала, и опять же не решалась спрашивать. Но не из-за его неотесанности я с ним не спала – длинные зеленые волосы и замечательные глаза делали его не хуже других сидхе. Но если красив тот, кто поступает красиво, то Онилвин для меня урод.
До сих пор мне удавалось держать его на расстоянии – я его и правда терпеть не могу. Он из прихвостней Кела, отравивших мне детство. Меньше всего мне хотелось оказаться связанной с ним браком и ребенком, так что я не пускала его в свою постель. Я ему разрешила мастурбировать, чего королева не позволяла, и он счастлив был, развлекаясь в одиночку. Лишь бы не со мной.
Если я вскоре не забеременею, он нажалуется королеве, он уже обещал. Времени у меня осталось до конца месяца, потому что именно тогда из меня с кровью вытечет шанс завести ребенка в теперешнем цикле. И королева заставит меня переспать с Онилвином. Во-первых, чтобы я не упустила возможности забеременеть, а во-вторых – потому что она знает, что я с ним спать не хочу.
Впрочем, иногда и мерзавцы говорят нужные вещи. До выступления Онилвина меня нисколько не беспокоило, что в зале собралось так много Красных колпаков – а это было неправильно. Я должна была встревожиться. Их здесь столько, что стоит им начать драку, и они могут победить. Но почему же мне совсем не страшно?
Левую руку так вдруг кольнуло, что я вскрикнула. Моей руке крови нравились Красные колпаки. Красные колпаки нравились моей магии. Плохо, да? Или ничего страшного?
Ясень с Падубом переглянулись.
– И правда, – сказала я. – Почему вы привели с собой всех Красных колпаков, какими только может похвастаться двор гоблинов?
– Они захотели, – сказал Ясень.
– Красные колпаки не «хотят», – хмыкнул Онилвин. – Они выполняют приказы.
Ясень смерил его взглядом:
– Не ждал, что кто-то из сидхе что-то о нас знает. – Глянув на меня, он поклонился: – Кроме принцессы, которая изучает обычаи всех своих подданных.
Я кивнула в ответ:
– Благодарю, что ты оценил мои старания.
– Высоко оценил. Потому я и пришел, кроме прочего.
– Я дрался в гоблинских войнах, – сказал Онилвин. – И видел, как Красных колпаков посылали на верную смерть, но они ни секунды не медлили. Мне сказали, что они поклялись никогда не прекословить Царю Гоблинов.
– Ты прав, зеленый человек, – сказал Джонти.
– И еще – что им не позволено претендовать на трон царя.
– Тоже верно.
– Так почему вы сюда явились? – повторил вопрос Онилвин.
Я повернулась к нему. Несвойственно Онилвину так беспокоиться о моей безопасности. Может, он о себе заботится?
Красные колпаки дружно посмотрели на Джонти, а он на меня.
– Почему ты сюда пришел, Джонти? И почему с тобой пришло так много твоих родичей?
– Тебе я отвечу, – пробасил он, нанося оскорбление всем – Ясеню, Падубу, Онилвину, – всем, кроме меня.
Он шагнул вперед. Рис и Холод тоже шагнули, загородив меня собой. И кое-кто из других стражей сделал шаг вперед из шеренги.
– Нет, – остановила их я. – Он помог мне вас спасти. Не будьте неблагодарными.
– Мы должны охранять тебя, Мерри. Как же нам допустить вот это к тебе? – сказал Рис. Я сердито на него глянула.
– Он не «это», Рис. Он Красный колпак. Он Джонти. Он гоблин. Но не «это».
Рис не ожидал моей вспышки. Коротко поклонившись, он шагнул назад.
– Как пожелает моя госпожа.
В другое время я бы попыталась смягчить его обиду, но сейчас слишком много другого вертелось у меня в голове, чтобы возиться еще с личными проблемами.
Я встала; шелковый халат зашелестел по полу как живой. Босоножки на высоких каблуках громко клацнули о мрамор.
Высокие каблуки – единственное, о чем попросили близнецы. Единственная их просьба. Я шевельнула полой халата, блеснув четырехдюймовым каблуком и кожаными ремешками, обвивающими голень. Падуб зарычал от восторга; Ясень лучше себя контролировал, но и он не полностью совладал с лицом. Они хотели, чтобы моя белая плоть прижалась к их золотистой. Хотели познать плоть сидхе, и не только ради обещанной магии.
Как и я, они знали, что значит быть отщепенцем. Что значит отличаться от всех, кто тебя окружает.
Джонти упал передо мной на колено. Стоя на коленях, он смотрел прямо мне в глаза, невольно напоминая, какая я маленькая.
– Джонти! – позвала я.
– Да, принцесса?
Я вгляделась в его лицо. Так близко разница стала еще видней: кожа почти гладкая, мягко-серого цвета. Он улыбнулся; запомнившиеся мне кривые клыки стали ровней, белее, не такими жуткими – больше похожими на человеческие зубы, чем на звериные клыки.
– Что с тобой случилось, Джонти? – спросила я.
– Ты, принцесса.
– Объясни понятней.
– На всех нас подействовала твоя рука крови – в ту зимнюю ночь.
Нахмурившись, я попыталась сформулировать вопрос, но как его формулировать, когда не понимаешь, о чем спрашивать?
– Я не понимаю тебя, Джонти.
– Твоя рука крови вернула нам нашу магию.
– Вы не вернулись в полную силу, – сказал Падуб.
Джонти злобно на него глянул:
– Нет, не вернулись, полурослик верно говорит. Но и такой силы у нас веками не было.
Он снова повернулся ко мне, и злость растаяла у него в глазах. Теперь во взгляде светилась нежность, совершенно неожиданная для гоблина. Красные колпаки славятся свирепостью, а не добротой.
– Так почему же вы пришли сюда, Джонти?
– Все хотят, чтобы ты коснулась их, как коснулась нас. Хотят вернуть себе магию.
– А почему ты раньше меня не попросил?
– А ты бы согласилась?
– Ты нас спас, Джонти, и я это не забыла. Но кроме того, я принцесса – и моя задача, моя работа состоит в том, чтобы вернуть магию всей нашей стране. Всей стране фейри. А значит, и тебе и твоему народу.
Джонти опустил взгляд и сказал так тихо, как только позволял его бас:
– Я знал, что ты не откажешь нам, если мы встанем прямо перед тобой, знал, что рука крови будет нас звать, и ты не устоишь. Но я не думал, что ты просто согласишься – даже на расстоянии.
Он поднял голову: красные глаза затуманились. Красные колпаки не плачут, никогда не плачут!
Из глаза скатилась одинокая слеза. Слеза цвета свежей крови. И я поступила, как заведено у гоблинов. Слезы у них драгоценны, кровь – драгоценна еще более. Я тронула пальцем щеку Джонти и поймала слезинку, пока она не успела затеряться в крови, струившейся у него по лицу.
Слезинка дрожала у меня на пальце, будто настоящая слеза, но была красная как кровь. Я поднесла палец ко рту и выпила слезинку.
 
Дата: Пятница, 10.12.2010, 10:25 | Сообщение # 42

Скоро Жена
Группа: VIP
Сообщений: 2217
загрузка наград ...
Статус:
Глава 21

Порой весь мир задерживает дыхание. Словно сам воздух замирает, словно время делает глубокий вздох перед тем, как…
Сладко-металлический и одновременно соленый вкус растекся на языке. Капля словно увеличивалась и росла – пока не скользнула в горло полноценным глотком прохладной, хрустальной воды, только вода была соленой как океан и на вкус как кровь.
Все вокруг воспринималось как-то по отдельности, словно двигалось не в такт. В дверь ворвалось облако фей-крошек, хотя им запрещено было сюда прилетать – гоблинам они нравятся на вкус. И все же крылатые феи заполонили воздух яркой стаей бабочек, стрекоз и еще таких насекомых, которых в природе не встретишь. Их как будто больше прилетело, чем последовало за нами в ссылку.
Воздух вспыхнул многоцветьем порхающих крыльев, от их движения пошел ветер, тронул лицо, запутался в волосах.
Следом примчались собаки. Мелкие терьеры пронеслись мимо ног гоблинов, словно их не видя – а гоблины не увидели собак. Грациозно выбежали борзые, осторожной поступью пробираясь в переполненном зале. Они прошли между застывшими Красными колпаками, словно между деревьями в лесу. Странно, но Красные колпаки никак на это не отреагировали.
Собаки нашли своих хозяев: терьеры подбежали к Рису, борзые – к другим стражам. Мои две собаки прибежали ко мне: Минни с рыже-белой, словно под линейку разрисованной мордой, и лебяжье-белый Мунго с рыжим ухом.
Они ждали… нас.
Из-за спины прозвучал голос Холода:
– Что это, Мерри?
Ответил ему Ройял, порхающий над моей головой на крыльях ночной бабочки:
– Миг созидания, Убийственный Холод.
Я подняла голову к крылатому человечку:
– О чем ты говоришь?
Он ответил улыбкой, но меня настораживало его очевидное нетерпение. В Ройяле всегда было что-то ярко чувственное, едва ли не сексуальное. При его росте – с куклу Барби примерно – это всегда нервировало, чтобы не сказать больше.
– Остался последний кусочек. – Это сказала Пенни, сестра-близнец Ройяла. Она порхала рядом с братом.
Ее слова были для меня загадкой, пока в дверь не вбежали черные псы – влились как тени, словно тьма, ставшая плотью, и глаза у них светились красным, зеленым, всеми цветами, что сменяли друг друга в глазах Дойла, когда он призывал свою магию. Сам Дойл вошел в дверь, держась рукой за круп создания, показавшегося мне черным пони – чуть крупнее собак. Но всего одного взгляда черных глаз хватило, чтобы я поняла: никакой это не пони. Тварь оттянула губы в оскале, блеснув клыками на зависть любому гоблину. Келпи это была, и понятия не имею, откуда она здесь взялась. Всех келпи истребили еще в Европе, до нашего переселения в Америку.
Келпи либо прячутся в воде, затаскивая свою добычу в омут, как крокодилы, либо бродят по земле, притворяясь лошадками. Стоит неосторожному человеку забраться на спину келпи – и они галопом мчатся к ближайшему водоему. Добычу свою они топят, а потом съедают, и чаще всего им попадаются дети. Дети любят лошадок.
Мы с Холодом в один голос воскликнули:
– Дойл!
Он выдавил улыбку. Лицо у него все было в бинтах, но руку он развязал. Шел он медленно, но шел почти сам, только рукой держась за плотоядного пони.
– Собаки не дали мне спать, – сказал Дойл.
Я протянула ему руку.
– Нет, принцесса, не этого мы ждем, – сказал Ройял. Я глянула на него:
– Но вы сказали, всего один кусочек.
– Да, это он и есть, но трогать его тебе не надо. Ты его достаточно трогала, чтобы наступил нынешний миг. Ты их всех трогала достаточно много, чтобы призвать нас к себе.
– Я не…
– …понимаю, – договорил он за меня.
– Да, не понимаю.
– Поймешь, – сказал он, в типичной своей манере – так, что прозвучало зловеще.
Мунго поддел мою руку головой. Я его погладила, потрепала шелковое ухо. Под другую руку сунулась Минни, словно ревнуя к моему вниманию. Я гладила их обоих, чувствуя их тепло и надежность.
– А для меня собаки нет, – вздохнул Холод, придвигаясь ко мне.
– Чему суждено быть – будет, – объявил Ройял.
И все феи-крошки взлетели к высокому потолку, сверкая яркими искрами в отблесках хрустальных люстр. Свет танцевал и играл на всех, кто стоял в зале. Гоблины, даже Ясень и Падуб, будто выпали из нашего временного потока – так и стояли застыв.
Первым моргнул Джонти. Моргнул и посмотрел на меня. Он первым увидел из всех. Глаза у него сделались большие, а потом мир выдохнул.
.
 
Дата: Пятница, 10.12.2010, 10:25 | Сообщение # 43

Скоро Жена
Группа: VIP
Сообщений: 2217
загрузка наград ...
Статус:
Глава 22

Мир взорвался – если можно назвать взрывом взметнувшийся фейерверк красок, света, музыки и аромата цветов. Но у меня другого слова не нашлось. Словно стоишь в эпицентре взрыва в тот самый день, когда природа создала Землю, но одновременно – будто стоишь на прекраснейшем лугу в чудесный весенний денек под дуновением легчайшего ветерка. Миг счастья и одновременно миг чудовищной разрушительной силы – словно всех нас во мгновение ока разобрали на атомы и сложили заново.
Пока все это происходило, собаки с двух сторон крепко прижимались ко мне. Они якорем держали меня, давали точку опоры, не позволяли поддаться и улететь в небытие. Удерживали мою реальность и рассудок – иначе бы я не выжила.
Я цеплялась за их шерсть, за ощущение в собственных пальцах. И думала, что у Холода нет собаки, что его удержать некому. Я уже готова была закричать, но тут все кончилось. И только чувство дезориентации и память о боли и о силе, тающая в танце света и волшебства, говорили, что это был не сон.
Из-за спин своих черных псов на меня смотрел Дойл – здоровый, исцеленный. Лошадку-келпи он теперь только поглаживал, не наваливался на нее. Стоял прямо и ровно.
У меня на глазах он стащил повязку с лица: ожоги исчезли. Наверное, создавая новую реальность, не так уж трудно вылечить пару ожогов.
А реальность вокруг оказалась новой.
Нет, мы все так же стояли в бальном зале – или в гостиной – Мэви Рид, только зал был другим. Попросту огромным, акры мрамора во все стороны – окна светились где-то очень далеко. Везде метались феи-крошки; казалось, дышать надо с осторожностью – того и гляди, проглотишь какую ненароком.
Ясень и Падуб отмахивались от них как от мух.
– Меня огорчит, если вы причините им вред, – предупредила я.
Красные колпаки руками не махали, не пытались избавиться от фей – просто стояли, а крошечные создания садились на них. Машущие крылышки покрыли гоблинов с ног до головы, за медленным танцем ярких красок почти не видно было громадных тел.
Джонти глянул на меня красными глазами в оправе сияющих крылышек. В его колпак вцепились сотни маленьких рук, феи купались в крови, перекатывались, хрустальными колокольчиками лился их смех.
– Ты нас переделываешь, моя королева, – сказал Джонти.
Я не знала, как ему ответить, но тут меня позвал Рис.
– Мерри!
Нотка тревоги в одном этом коротком слове заставила меня повернуться, вселяя уверенность: что бы я ни увидела, мне это не понравится.
Рис и Гален склонились над Холодом. Он лежал на боку, согнувшись, ужасающе неподвижный.
Я вспомнила мелькнувшую мысль. Ему не за кого было уцепиться, когда менялась реальность. Ему в одиночку пришлось справляться с ужасом и красотой мига созидания.
Я побежала к нему, и собаки тоже – слишком близко ко мне, я боялась споткнуться, но магия еще висела в воздухе, еще продолжалась, и я не решалась отпустить собак. Вокруг разлита была самая древняя магия, которой только владели сидхе. Эту магию можно оседлать, но не взнуздать, нестись на ней – но не править ею. В созидании всегда остается элемент случайности, никогда не знаешь, что получится, когда все будет сказано и сделано – и не знаешь, окажется ли творение достойно затрат.
.
 
Дата: Пятница, 10.12.2010, 10:27 | Сообщение # 44

Скоро Жена
Группа: VIP
Сообщений: 2217
загрузка наград ...
Статус:
Глава 23

Судя по возгласам вокруг, сознание потерял не только Холод. Падуб и Ясень тоже упали на пол – к ним, неспособным теперь защищаться, слетались феи-крошки. Но к упавшим стражам, пытаясь растормошить, привести в сознание, бросились только другие стражи. Я коснулась сияющего водопада волос Холода, отвела от лица.
– Что с ним такое? – спросила я. – И с другими?
– Не знаю, – сказал Рис. – У него пульс слабеет.
Я подняла к нему глаза над неподвижным Холодом. Лицо наверняка отражало мое потрясение.
– У них не было собак, – вспомнил Гален. – Им не за кого было схватиться, когда ты творила новые волшебные земли.
Рис кивнул. Пушистое море у его колен сидело тихо, с очень серьезными мордочками.
Я собиралась сказать: «Но это же только собаки!», но Мунго ткнулся мордой в мое плечо, а Минни привалилась к боку. Я посмотрела им в глаза: да, конечно, они собаки – но не только собаки. Это собаки, созданные из сырой магии, волшебные создания, а значит, не просто собаки. Погладив бархатное ухо Минни, я прошептала:
– Помоги мне. Помоги им всем. Помоги Холоду.
Дойл прошел немного вперед; вокруг него вились черные собаки. Одна отделилась от стаи и подбежала к кому-то из упавших стражей. Пес шумно обнюхал его волосы и вдруг вырос, стал выше и массивней, шерсть подернулась рябью, на глазах из черной становясь зеленой, длинной и косматой.
Когда рябь успокоилась, перед нами стояла собака размером с теленка, зеленая – как свежая травка, как весенняя листва. Она глянула на меня громадными желто-зелеными глазами.
– Ку Ши, – прошептал Гален.
Я молча кивнула.
Ку Ши в буквальном переводе – собака сидхе. Когда-то у каждого холма сидхе был как минимум один такой сторож. Одна Ку Ши появилась – возродилась? – в ночь, когда магия вернулась в Иллинойс. И вот появилась вторая.
Пес опустил громадную голову, снова обнюхал потерявшего сознание стража и лизнул огромным розовым языком. Страж вздохнул так шумно, что мы услышали через всю комнату. Он содрогнулся: в тело возвращалась жизнь – или уходила смерть.
Большой зеленый пес переходил от одного стража к другому, и все, кого он трогал языком, оживали. Подойдя к рухнувшему на бок Онилвину, пес его обнюхал и зарычал – басовито и угрожающе, словно в грудной клетке у него прятался гром. Облизывать Онилвина он не стал. Оставил лежать как есть. Не только мне не хочется к нему прикасаться, оказывается.
Зеленый пес подошел к близнецам, отогнал здоровенной башкой фей, но понюхал – и пошел дальше. Не счел их сидхе.
Зазвучал бас Дойла, но в голосе слышалось эхо бога. Я повернулась к Мраку: глаза у него смотрели вдаль, словно он не этот зал перед собой видел, а что-то иное. Им владело видение или божество – а может, и то, и другое.
Говорил он на непонятном мне диалекте, но одна из черных собак шагнула вперед, подошла к близнецам и обнюхала их макушки. Черная шерсть сменилась белой – сияющей и переливающейся. Белая шерсть оказалась гуще и длинней, чем черная, даже длинней и пышнее, чем зеленая шерсть Ку Ши.
Ростом пес был с Ку Ши, может даже чуть выше, а шерсть не то чтобы очень густая: не как у лаек, а скорее просто растрепанная. Он посмотрел на меня глазами-блюдцами, непропорционально огромными на собачьей морде. Да и взгляд этих глаз собачьим назвать было трудно, не взгляд зверя – скорее взгляд человека. Слишком много мудрости читалось во взгляде.
– Это Галли-Трот, – негромко сказал Рис.
– Пес-призрак, – вспомнила я. Фантом, являвшийся на заброшенных дорогах и пугавший путников.
– Не совсем, – поправил Рис. – Припомни, когда-то люди всех фейри считали духами мертвых.
Галли-Трот опустила к близнецам огромную белую морду и лизнула языком – таким же черным, какой недавно была ее шерсть.
Падуб пошевелился, заморгал кроваво-красными глазами; Ясень под оживляющим языком Галли-Трот издал болезненный стон.
Я ждала, что к Холоду подойдет Ку Ши или хотя бы Галли-Трот, но не дождалась. Ку Ши шагала среди моих стражей, от всех получая ласковые поглаживания, и улыбалась по-собачьи, вывалив язык.
Близнецы не сразу поняли, как относиться к белой собаке. Падуб первым решился ее погладить. Собака так боднула его головой, что он чуть не шлепнулся обратно – это гоблина развеселило, он довольно засмеялся. Ясень тоже потрепал собаку, и они, похоже, нашли со зверюгой общий язык.
Феи-крошки начали взлетать с Красных колпаков. Открывшиеся лица оказались мягче – словно глину, из которой вылеплены были тела гоблинов, перемесили во что-то более близкое к сидхе или к людям. В мыслях у меня прозвучали слова Джонти: «Ты нас переделываешь».
Я не хотела их переделывать.
Но я много чего не хотела делать.
Я снова посмотрела на Холода и заметила синеватое мерцание у него на шее. Галстук его кто-то уже развязал, и теперь я нетерпеливо рванула ворот и увидела светящийся синий рисунок.
Рис с Галеном повернули Холода на спину и помогли мне расстегнуть рубашку. На груди у Холода синим светом горела татуировка: голова оленя с царственными рогами. Знак царя – но знак царя-жертвы. Той ночью в зимней тьме он своим прикосновением превратил пса в белого оленя… А белый олень – это добыча и жертва, он ведет героя к его судьбе.
Я не отрывала глаз от Риса: на лице у него написан был тот же ужас, какой чувствовала я.
– Что это? – спросил Гален.
– Когда-то любой акт творения требовал жертвы, – проговорил голос Дойла… но не Дойла.
– Нет! – воскликнула я. – Нет, я не давала согласия!
– Он дал, – сказал голос. Взгляд Дойла тоже был не его.
– Но почему? Почему он?
– Он олень.
– Нет! – Я встала, путаясь в полах халата, и шагнула к черным псам и незнакомцу в теле Дойла.
– Мерри, – позвал Рис.
– Нет!! – снова крикнула я.
Один из псов на меня зарычал. Магия вспыхнула во мне, жаром прокатилась по коже. Я сияла, будто проглотила луну; на лицо легли рубиновые сполохи от волос, и глаза светились – я видела зеленые и золотые отблески.
– Ты бросаешь мне вызов? – спросили губы Дойла, но не с Дойлом мне пришлось бы драться, скажи я «да».
– Мерри, не смей, – сказал Рис.
– Мерри! – взмолился Гален. – Не надо, Мерри, Холод такого не пожелал бы.
Борзые ткнулись мордами мне в руку и в бок. Я глянула на них: собаки светились. Рыжая половина морды Минни сияла цветом моих волос, а от шкуры под моей рукой лился белый свет, перемешиваясь с моим. Рыжеухий белоснежный Мунго казался живой драгоценностью.
Руку кольнуло кольцо королевы. Как многие другие артефакты, оно набирало силу в волшебной стране, а мы сейчас в ней и оказались.
Вокруг моих борзых плясали призрачные щенки: моя Минни успела забеременеть. Первые щенки волшебных собак за… лет пятьсот или больше?
Минни толкнула меня мордой в бок, заставляя взглянуть на себя. На два уже моих маленьких призрака, плывущих в воздухе надо мной. Только я знала, что они не призрачные, они настоящие. Понятно теперь, откуда такая усталость. Близнецы – как моя мать и ее сестра. Близнецы. И еще – бледнее этих двоих, как мысль, парящая на краешке сознания, – третий. Еще не воплощенный, только обещание будущего. А значит, близнецы – не единственные дети, которые у меня родятся; будет как минимум еще один ребенок: мой и еще чей-то.
И едва я об этом подумала, как вспомнила, что у кольца и другие силы есть. Если я хочу знать, кто станет отцом моих детей, то с помощью кольца я узнаю – здесь, на волшебной земле. Я повернулась к Дойлу и получила самый желанный для меня ответ. Кольцо мигнуло, и воздух наполнился запахом роз.
Я повернулась к Холоду. Ребенок замер над ним неподвижно, притихший и слишком серьезный. Нет, о Богиня, только не это! Даже чудо рождения ребенка, двоих детей, не оправдает потерю Холода. Я этих призрачных младенцев еще не знаю, я их не обнимала, не видела их улыбок. Не знаю, как мягки их волосы, как сладко пахнет кожа… Они еще не существуют! А Холод – вот он. Он мой, он отец моего ребенка!
– Молю тебя, Богиня, – прошептала я.
На краю поля зрения шевельнулся Рис, и ребенок потянулся к нему, провел по его ладони призрачной ручкой. Рис почувствовал: он пытался разглядеть, кто к нему прикасается. Но так быть не должно! Я ношу двоих детей, а не троих. Отцов наблюдался переизбыток.
Впрочем, ненадолго, в случае… Я шагнула к Холоду. Гален перехватил меня по пути, и кольцо так кольнуло руку, что я споткнулась. Четыре. Четыре отца на двоих детей? Абсурд. Я с Галеном больше месяца не спала в привычном смысле слова, потому что оба мы понимали, что король из него плохой. Они с Китто вдвоем позволяли мне всласть удовлетворять тягу к оральному сексу. Но от этого не беременеют!
Запах роз стал сильней, что обычно означало подтверждение. Невозможно, подумала я.
– Я Богиня, а ты забываешь собственную историю.
– Какую историю? – спросил Гален. Я удивленно на него посмотрела:
– Ты слышал?
Он кивнул.
– Историю Керидвен.
Гален нахмурился:
– А что… – Но тут лицо у него осветилось пониманием. Мой Гален, чьи мысли так легко читаются на прекрасном лице… – Ты говоришь о…
Я кивнула. Он нахмурился опять.
– Я думал, что истории о том, как Керидвен забеременела, съев пшеничное зерно, и о том, как заново родилась Этайн [2], когда кто-то проглотил ее в образе бабочки – только мифы. Нельзя забеременеть от того, что проглотишь.
– Ты же слышал Ее слова.
Он потрогал мой живот через шелк халата, и расплылся в улыбке. Он просто сиял – а у меня сил не было.
– Холод тоже отец моего ребенка, – сказала я.
Радость Галена померкла, как свеча, закрытая темным стеклом.
– Ох, Мерри, прости.
Я качнула головой и высвободилась из его рук. Я хотела опуститься на колени рядом с Холодом. Рис уже стоял рядом с ним.
– Я верно расслышал? Холод стал бы твоим королем?
– Одним из, – сказала я. Сил у меня не было объяснять, что Рис тоже, некоторым образом, в эту лотерею выиграл. Слишком много всего навалилось.
Рис прижал пальцы к шее Холода, подержал. Склонил голову, так что волосы скрыли лицо. Единственная сияющая слезинка упала Холоду на грудь.
Синий рисунок оленьей головы мигнул ярким светом, словно слезинка вызвала вспышку магии. Я дотронулась до татуировки, и она загорелась еще ярче. Я положила руку на грудь: кожа была еще теплая. Линии рисунка вокруг моей руки вспыхнули языками синего огня.
– О Богиня, – взмолилась я. – Не отнимай его у меня! Пусть не сейчас. Пусть он увидит свое дитя, прошу! Если хоть когда-то ты была ко мне благосклонна, верни мне его!
Синие языки разгорались ярче и ярче. Жара от них не было, но было покалывание как от электрического тока – довольно сильное, почти на грани боли. А свет такой яркий, что я уже не видела тело Холода; чувствовала гладкость мускулистой груди, а видела только синеву огня.
И тут пальцы ощутили шерсть. Шерсть? Значит, я не к Холоду прикасаюсь, синее пламя скрывает кого-то другого. Не человекоподобного, покрытого шерстью.
Существо у меня под рукой поднялось на ноги и оказалось слишком высоким, рука соскользнула. За спиной у меня очутился Дойл, подхватил с пола, обнял. Языки пламени опали: перед нами стоял огромный белый олень, глядя на меня серо-серебряными глазами.
– Холод! – Я потянулась к нему, но он отбежал. Помчался к окнам вдали через акры мрамора, словно мрамор не скользил под копытами, словно сам он был легче пушинки. Я испугалась, что он врежется в стекло, но перед ним открылись застекленные высокие двери, которых раньше не было, и олень выбежал на вновь созданную землю.
Двери за ним закрылись, но не исчезли. Наверное, пространство еще сохраняло эластичность.
Я повернулась в объятиях Дойла посмотреть ему в лицо. Теперь его глазами смотрел сам Дойл, не Консорт.
– Холод…
– Теперь олень, – сказал Дойл.
– А наш Холод теперь для нас потерян?
Мне хватило выражения темного лица.
– Его уже нет, – поняла я.
– Нет, он есть, но другой. Станет ли он снова тем, кого мы знали – ведомо только Божеству.
Холод не умер, но для меня потерян. Для нас потерян. Он не будет воспитывать своего ребенка. Никогда не придет в мою постель.
О чем я молилась? Чтобы он вернулся ко мне. Если бы я подобрала другие слова, он бы все равно превратился в животное? Я не о том попросила?
– Не вини себя, – сказал Дойл. – Где есть жизнь, есть надежда.
Надежда. Важное слово. Хорошее слово. Только сейчас его было мало.

[2] Керидвен, Этайн – персонажи кельтских мифов
.
 
Дата: Пятница, 10.12.2010, 10:27 | Сообщение # 45

Скоро Жена
Группа: VIP
Сообщений: 2217
загрузка наград ...
Статус:
Глава 24

– Плевать мне, сколько еще собак создаст твоя магия, – крикнул Ясень. – Ты клялась, что с нами переспишь, а так и не переспала!
Он метался по комнате, вцепившись руками в светлые лохмы, словно решил их выдрать.
Падуб сидел на большом белом диване, а Галли-Трот лежала пузом кверху у него на коленях – насколько смогла поместиться, то есть. Оставшееся занимало немалую часть дивана. Падуб почесывал собаке брюхо. Нравный Падуб казался куда более спокойным, чем я привыкла его видеть.
– Секс был нужен, чтобы мы вошли в силу. Ну так мы вошли.
– Не в силу сидхе! – Ясень остановился перед братом.
– Лучше я гоблином останусь.
– А я лучше стану королем сидхе, – сказал Ясень.
– Принцесса уже сказала вам, что ждет ребенка, – напомнил Дойл.
– Опоздали вы на вечеринку, – добавил Рис.
– А кто виноват? – Теперь Ясень напротив меня остановился. – Если б ты с нами переспала всего месяцем раньше, у нас был бы шанс!
Я глядела на него, слишком вымотанная, чтобы реагировать на его злость и разочарование. Кто-то набросил на меня одеяло; я в него закуталась, меня знобило. Мне было холодно, и я не знала, как справиться с этим холодом. Смешно. Холода больше нет, а я скорбь ощущаю как холод.
Я могла придумать дипломатичный ответ. Могла наговорить много вежливых слов, только не хотела. Мне все равно было. Настолько, что я не хотела придумывать вежливые слова. И я просто глядела на Ясеня.
Гален опустился на диван рядом со мной, обнял за плечи. Я к нему прижалась, позволила себя обнять. Он стоял здесь наготове вместе с теми, кого позвал в малую гостиную Дойл на случай, если гнев Ясеня пересилит его способность соображать. И гнев его был так силен, что Дойл с Рисом присесть не решались. Предпочитали стоять – на случай, если самый разумный из братцев лишится разума.
Гален обнял меня крепче, но не потому, что опасался действий Ясеня. Скорее он боялся моих действий. И правильно боялся, потому что я не боялась ничего. И ничего не чувствовала.
– Ваш царь Кураг счастлив, что к Красным колпакам вернулась сила, – сказала я. – Он в полном восторге от Галли-Трот. А если доволен царь, то и ты, воин, должен радоваться его счастью. – Голос у меня звучал холодно, но не бесчувственно. Красной нитью, продернутой сквозь белое полотно, в голосе мерцала нотка гнева.
– Пусть сидхе радуются. А мы гоблины, цари у нас не навек.
Гален сдвинулся немного вперед. Мне было понятно, зачем, и гоблину тоже понятно. Гален закрывал меня собой. Только не та это была драка.
– Кураг наш союзник; в случае его смерти нашему союзу конец.
– Да, – сказал Ясень. – Это точно.
Я рассмеялась, и рассмеялась неприятно. Смех того рода, когда смеются, чтобы не заплакать.
Ясень такого не ожидал – он даже попятился слегка. Никакая злость его бы не удивила, но смеха он понять не мог.
– Думай, когда берешься угрожать, гоблин. Если Кураг погибнет, мы обязаны честью за него отомстить, – сказала я.
– Неблагому двору не позволено прямо влиять на наследование в младших дворах.
– Это обязательство давала Королева Воздуха и Тьмы. А я не моя тетя. Я не заключала соглашений, ограничивающих мою власть.
– Твои стражи – великие воины, – сказал Ясень, – но им не справиться с армией гоблинов.
– Как я не связана обязательствами моей тетки, так я не связана и законами гоблинов.
На лице у Ясеня отразилось недоумение: он не мог додуматься, на что я намекаю.
Додумался Падуб:
– Что, принцесса, ты пошлешь своего Мрака нас убить?
Он по-прежнему гладил громадного пса, но лицо уже не выражало простую радость. Красные глаза смотрели на меня с настойчивостью и умом, которых я раньше в нем не замечала. Такое выражение чаще бывало на лице его брата.
– Он уже не просто мой Мрак, он будет моим королем.
Но мою мысль Падуб понял точно.
– Вот еще я чего не понимаю, – сказал Ясень и махнул рукой в сторону Дойла. – Как это он может стать королем и отцом твоего ребенка, и он… – Ясень показал на Риса, – тоже, и еще он? – Он показал на Галена. – Если у тебя детей не как щенков у суки, принцесса Мередит, то откуда у них три отца?
– Четыре, – поправила я.
– А кто?.. – Тут у него по лицу пробежала мысль. Наконец он вспомнил об осторожности.
– Убийственный Холод, – догадался Падуб.
– Да, – сказала я. Голос опять зазвучал безжизненно. В груди по-настоящему болело. Я слышала, как говорят «сердце разбивается», но никогда еще такого не чувствовала. Бывало, я к этому приближалась, но никогда не перешагивала черту. Смерть моего отца уничтожила мой мир, предательство жениха – меня раздавило, а когда месяц назад я думала, что Дойл погиб в бою, мне казалось, что жизнь моя кончена. Но никогда еще сердце у меня не разбивалось по-настоящему.
– Не может быть четырех отцов у двоих детей, – гнул свое Ясень, хоть он и притих немного. Он как будто наконец заметил мое состояние. Вряд ли он меня пожалел, скорее стал больше за себя опасаться.
– Ты слишком молод, чтобы помнить Клотру, – сказал Рис.
– Да слышал я эту байку, все мы ее слышали, но это байка и ничего больше! – отмахнулся Ясень.
– Ошибаешься, – сказал Рис. – Это правда. Она родила одного ребенка от троих своих братьев, и он был похож на всех трех. Мальчик вырос и стал верховным королем, и звали его Лугайд Риаб н’Дерг, «с красными полосами» [3].
– А я думал, что полосы у него – это просто родимые пятна, – сказал Гален.
Глубокий бас Дойла наполнил воздух божественной звучностью:
– У принцессы родятся двое детей. Каждый из них будет ребенком троих отцов, подобно сыну Клотры.
– Не дави на меня своей магией, сидхе! – сказал Ясень.
– Это не магия сидхе, это божественная магия. Магия тех самых божеств, которые покровительствуют всем фейри, и которым поклоняются все фейри, – возразил Дойл.
Я сегодня туго соображала, но его слова наконец дошли до моих ушей.
– Три отца на каждого?! Ты, Рис, Гален, Холод, а кто еще?
– Мистраль и Шолто.
Я молча на него уставилась.
– Но это ж было месяц назад, – сказал Гален.
– Верно. А помнишь ты, чем мы занялись в ту же ночь, когда вернулись в Лос-Анджелес?
Гален припомнил:
– Ох. – Он поцеловал меня в макушку. – Но у меня ведь соитий с Мерри не было, потому что все мы поняли, что король из меня паршивый. А от орального секса не забеременеешь.
– Детишки, – вмешался Рис. – Той ночью на свободу вырвалась дикая магия фейри. Я был Кромм Круахом в ту ночь, мог исцелять и убивать прикосновением, Мерри с Мистралем и Эйбом оживила мертвые сады и призвала Дикую охоту вместе с Шолто. Сырая магия разлилась повсюду и коснулась всех. А когда на свободе столько магии – правила меняются.
– Это же ты, Рис, затеял оргию, когда мы вернулись домой. Ты догадывался, что из этого получится? – спросил Гален.
– Я опять стал богом. И хотел побыть с Мерри, пока я еще… – Рис развел руками, не в силах вместить свои чувства в слова.
– А я была просто рада, что все остались живы, – сказала я, и сердце так сдавило, словно оно и вправду решило разорваться. Первая жгучая слеза выскользнула из глаза.
– Он не умер, Мерри, – поспешно сказал Гален. – Просто переродился.
– Он теперь олень, и пусть какой угодно волшебный и чудесный – все равно он не мой Холод. Он не может меня обнять, не может заговорить, он не…
Я встала, уронив одеяло на пол.
– Мне нужно на воздух.
Я пошла к коридору, что вел вглубь дома, а потом во двор. Гален сделал движение пойти со мной.
– Нет, – сказала я. – Не ходи. Не надо.
Дойл остановил меня на пороге:
– Ты доверяешь мне закончить разговор с нашими союзниками-гоблинами?
Я кивнула, изо всех сил стараясь не разрыдаться. Нельзя было, ни в коем случае нельзя проявлять слабость при гоблинах. Но я задыхалась, мне срочно нужно было на свежий воздух. Куда-то, где можно поплакать.
Я быстрыми шагами пошла по коридору; откуда-то взялись мои собаки и увязались за мной. Я побежала. Мне нужен воздух. Нужен свет. Нужен…
Мне вслед кричали стражи:
– Принцесса, тебе нельзя одной!..
Коридор вдруг изменился; я оказалась у дверей большой гостиной. Только ситхен способен меняться по моему желанию…
На секунду я застыла у больших двустворчатых дверей, думая, во что же мы превратили дом Мэви Рид. Он стал ситхеном? Весь ли дом – или поместье – теперь превратилось в кусок волшебной страны? Я не знала, зато знала, что за этими дверями есть другие, открывшиеся ради Холода, а за ними – двор, и воздух, и свет, и мне туда нужно.
Я открыла дверь и осторожно пошла по мраморному полу на высоченных каблуках, надетых по просьбе близнецов. Надо бы их снять, но лучше сначала выбраться на воздух. Собаки цокали когтями по полу. При моем появлении Красные колпаки дружно встали и опустились на одно колено, даже Джонти.
– Моя королева, – сказал он.
– Еще не королева, Джонти, – возразила я.
Он широко улыбнулся – в его улыбке теперь как будто чего-то не хватало. Острых клыков и страшной рожи, наверное. Я его почти не узнавала, пока не взглянула в глаза. В глазах виден был все тот же Джонти.
– Когда-то всех правителей выбирали боги. Так заведено было в старые времена, и правильно заведено.
Я покачала головой. Я сейчас меньше чем когда-либо хотела становиться правителем. Боюсь, цена окажется непомерно высока.
– Ты говоришь от души, но у меня слишком тяжело на сердце.
– Убийственный Холод не ушел насовсем.
– Он не поможет мне растить его ребенка. Вот что ушло, Джонти.
Через весь огромный пустой зал я пошла к дверям. В окна лился дневной свет, и я осознала с изумлением, что начиналась встреча ночью и на дворе все еще ночь, и только в этих окнах – дневной свет. Солнце за окнами сместилось за прошедший час, тени на полу лежали иначе, но все равно время там текло не так, как во всем мире. Двери как будто вели в центр, в сердце нового ситхена. Может, там находится наш волшебный сад? Сердце нашей волшебной страны?
Мунго ткнулся мордой мне в руку. Я погладила его по голове и посмотрела в глаза – те самые слишком умные для собаки глаза. Минни потерлась о ногу. Как могли, они говорили мне, что я права.
Рис и Дойл сказали, что та ночь, когда мы зачали детей, была ночью сырой магии – но здесь тоже была сырая магия. Магия творения, древняя, дикая магия. Самая древняя, какую только можно вообразить.
Двери отворились, хотя я к ним не прикасалась. Подул ветер – теплый и освежающий одновременно. Пахло розами.
Я шагнула в двери. Они закрылись за мной и исчезли. Я не испугалась; мне хотелось на воздух – и коридор изменился по моему желанию, значит и дверь появится, когда будет нужна, как в ситхене Неблагих. Сейчас мне дверь не нужна. Я хотела побыть одна, и едва ли не единственной компанией, которую я могла вынести, были мои собаки. Мне хотелось выплакаться, а значит, самые дорогие мне разрывались бы между сочувствием и счастьем. Им жаль Холода и радостно, что они станут королями. Мне невыносимо это смешение скорби и радости. Я за них еще порадуюсь, но сейчас мне хотелось отдаться другим чувствам.
С собаками по бокам я остановилась посреди залитой солнцем поляны, подняла лицо навстречу жаркому солнцу и отпустила вожжи. Я отдалась горю там, где не было рук, которые обняли и утешили бы меня. Была только земля и трава, и теплая шерсть моих псов, и рыдания, наконец.

[3] По ирландскому мифу, Клотра родила сына от трех своих братьев, потому что иначе они умерли бы бездетными. Мальчик родился с двумя красными полосами на теле – они отделяли части, унаследованные от разных отцов.
 
Дата: Пятница, 10.12.2010, 10:28 | Сообщение # 46

Скоро Жена
Группа: VIP
Сообщений: 2217
загрузка наград ...
Статус:
Глава 25

Мне на плечи опустились чьи-то руки, и я вздрогнула. Обернувшись, я увидела Аматеона. Его медные волосы так сияли на солнце, что на миг лицо полностью потерялось в их блеске. Он словно создан был для новой волшебной страны с ее теплом и ярким солнцем.
Устав от плача, измучившись духом и телом, я не стала отталкивать его руки. Сегодня произошло счастливейшее событие в моей жизни и одно из печальнейших. Все равно что исполнить заветнейшее желание, а потом сказать, что ценой за его исполнение – твоя величайшая любовь. Несправедливо – подумала я, и тут же поняла, что так думают только дети. Я не ребенок. Жизнь несправедлива, увы.
Аматеон мягко развернул к себе мое лицо, взяв за подбородок, и поцеловал меня. Поцелуй был нежен, и так же нежно я на него ответила, а потом Аматеон крепче прижал меня к себе. Губы стали настойчивей, губы и язык просили меня открыться навстречу.
Я отстранилась, чтобы видеть его лицо.
– Не надо, Аматеон. Я только что потеряла Холода. Я…
Он так впился в меня губами, что мне оставалось либо открыть рот, либо поранить губы. Я оттолкнула его с большей силой.
Собаки тихо и музыкально зарычали в унисон.
Что-то в поцелуе было не так, губы чувствовали что-то лишнее – как будто бороду… Но глаза ослепил солнечный свет, и ощущение неправильности прошло.
Он уложил меня на землю. Вырываясь, я крикнула:
– Аматеон, нет!
Мунго подскочил и укусил его за руку. Аматеон выругался – голос был чужой.
Я вгляделась в прижимавшего меня к земле мужчину, и скорбь смыло страхом. Кто бы это ни был, это не Аматеон.
Он снова наклонился меня поцеловать – я выставила руки, защищаясь. Кольцо королевы коснулось его кожи, и в тот же миг иллюзия рухнула. Солнечный свет как будто померк на мгновенье, и передо мной возникло лицо Тараниса, Короля Света и Иллюзий.
Тратить время на оторопь я не стала. Я поверила своим глазам и тут же перешла к действиям.
– Дверь, приведи сюда Дойла, – скомандовала я.
Рядом с нами появилась дверь. На лице Тараниса отразилось изумление:
– Ты же меня хочешь. Все женщины меня хотят!
– Я не хочу.
Дверь начала открываться. Таранис поднял руку, и в дверь стальным тараном ударил сноп света. Я слышала голос Дойла и другие голоса, выкрикивающие мое имя.
Собаки набросились на Тараниса, он поднялся на колени, изливая из ладоней золотистый свет. От этого света у меня волоски на коже встали дыбом, я не удержалась от крика.
Свет слепил глаза. Мне мерещились мои собаки – на земле, обожженные, – Мунго пытался подняться, чтобы броситься снова.
Таранис встал, потащил меня за руку – я вырывалась, не давая ему меня увести. Дойл и остальные уже у двери, они успеют, они меня спасут!
Из ореола света возник кулак Тараниса, и наступила тьма.
.
 
Дата: Пятница, 10.12.2010, 10:29 | Сообщение # 47

Скоро Жена
Группа: VIP
Сообщений: 2217
загрузка наград ...
Статус:
Глава 26

Медленно, с болью я пришла в себя. Пол-лица болело, а голову словно кто-то взламывал изнутри, пытаясь выйти наружу. Свет был слишком яркий, пришлось прикрыть глаза рукой. Я натянула на груди шелковую простыню. Шелковую?
Кровать шевельнулась; я поняла, что не одна здесь.
– Я убавил света, Мередит.
О Богиня, опять этот голос. Я открыла глаза и сразу же пожелала, чтобы это был дурной сон. Рядом со мной, опершись на локоть, лежал Таранис; белая шелковая простыня сползла у него ниже талии. Курчавые волосы на его груди цветом были темнее закатных волос на голове. Дорожка завитков уходила ниже, и мне совершенно искренне не хотелось убедиться, что он рыжий от природы.
Я вцепилась в простыню, как девственница в первую брачную ночь. В голове пронеслись сотни подходящих к случаю фраз, но вслух я сказала только:
– Где мы, дядя Таранис?
Видите, я ему напоминала, что мы родственники, я не билась в истерике. Еще в адвокатской конторе он себя показал абсолютно чокнутым, и доказал это с полной ясностью, стукнув меня по голове и принеся сюда. Так что я намеревалась сохранять спокойствие так долго, сколько мне удастся.
– Не зови меня дядей, Мередит, а то я сам себе кажусь стариком.
Я вгляделась в красивое лицо, пытаясь найти проблески разума, к которому я могла бы обратиться. Таранис улыбнулся мне нечеловечески очаровательно, и по его виду никто бы не сказал, что происходит нечто ненормальное. Он вел себя так, словно все это совершенно в порядке вещей. И это пугало едва ли не больше, чем любые его возможные действия.
– Хорошо, пусть Таранис. Так где же мы?
– У меня в спальне. – Он обвел ее рукой, и я посмотрела, куда он показывал.
В этой комнате стены увиты были цветущими лозами и украшены шпалерами плодовых деревьев, гнувшихся под тяжестью урожая. В роскошной зелени сияли и переливались драгоценные камни. Все вокруг было слишком красиво для настоящего – и едва я это подумала, я поняла, что не ошибаюсь. Это иллюзия. Разрушить ее я не пыталась. Зачем? Пусть тратит магию на украшение своей спальни – только на него самого эти фокусы и действуют. Хотя где-то в подсознании я удивилась, как это я так быстро поняла, что зелень ненастоящая?
– А как я сюда попала?
Тут он нахмурился, но ненадолго:
– Я хочу, чтобы ты стала моей королевой.
Я облизала губы, но они так и остались сухими. Попробовать логику?
– Я наследница Неблагого трона. Я не смогу стать и твоей королевой, и королевой Неблагого двора.
– Тебе нет нужды возвращаться в ту клоаку. Оставайся с нами. Ты родилась Благой
Он наклонился, собираясь меня поцеловать.
Я ничего не могла с собой поделать. Я отпрянула назад.
Он остановился и задумался – похоже, о неприятном. Дураком он не был, это все действие болезни, видимо – уголком рассудка он понимал, что поступает неправильно, но безумие не давало ему это осознать.
– Ты считаешь меня красивым?
Я сказала правду:
– Ты очень красив, дядя.
– Я же просил, Мередит!
– Как угодно. Ты очень красив, Таранис.
– Но ведешь ты себя так, будто я урод!
– Даже если мужчина красив, это еще не значит, что я стану его целовать.
– Если бы тогда в зеркале стражи тебя не удержали, ты бы пришла ко мне.
– Верно.
– Тогда почему ты сейчас отдергиваешься?
– Не знаю.
И это было правдой. Передо мной во плоти лежал мужчина, чья магия даже на расстоянии не раз меня побеждала. А сейчас, с глазу на глаз, он вызывал во мне только страх.
– Я предлагаю тебе все, чего хотела твоя мать. Ты станешь королевой Благого двора и займешь место в моей постели и в моем сердце.
– Я не моя мать, и мечты ее я не разделяю.
– У нас родится красивый ребенок. – Он опять потянулся ко мне губами.
Я села, и мир закачался цветными пятнами. Меня затошнило, головная боль стала непереносимой. Я перегнулась через кровать и меня вырвало. Голова болела так, словно вот-вот взорвется, у меня от боли слезы полились.
Таранис придвинулся к краю кровати, и сквозь слезы я увидела его замешательство, отвращение на красивом лице. Это для него оказалось слишком грязным, слишком настоящим. Помощи от него мне лучше не ждать.
У меня были все признаки сотрясения мозга. Надо было или в больницу, или к истинному целителю – мне нужна была помощь! Я легла на край кровати, прижавшись больной щекой к шелковой простыне, и ждала, чтобы в висках перестало колоть в такт пульсу, и молилась, чтобы тошнота прошла. Когда я перестала шевелиться, стало полегче, но травма все равно сильная. Травма сильная, а я смертная, и не факт, что Таранис это осознает.
Он ко мне даже не прикоснулся. Он потянулся к шнурку звонка – позвать слуг. Вот и отлично, может они в своем уме.
Кто-то вошел. Таранис сказал:
– Приведи целителя.
– Что случилось с принцессой? – спросил женский голос. Звук пощечины и рык Тараниса:
– Делай что сказано, девка!
Больше вопросов не было, и вообще вряд ли кто-то еще спросит, что со мной такое. Нет дураков.
Наверное, я опять отключилась, потому что следующее, что я помню – прохладная ладонь у меня на лбу. Я осторожно глянула вверх, двигая только глазами. Надо мной стояла женщина, и я должна была знать ее по имени, но никак не могла вспомнить. Золотоволосая, с глазами из колец голубого и серого цвета. От нее мягко веяло чем-то таким, что мне легче стало от одного ее присутствия.
– Помнишь, как тебя зовут?
Проглотив желчь во рту, я выдавила шепот:
– Я принцесса Мередит Ник-Эссус, обладательница рук плоти и крови.
Она улыбнулась:
– Правильно.
Из-за ее спины прикрикнул Таранис:
– Вылечи ее!
– Мне надо ее вначале осмотреть.
– Стража у Неблагих совсем спятила. Они ее убить хотели, лишь бы не дать уйти со мной. Если не им, то никому – так они думали.
Мы с целительницей переглянулись; она прижала палец к губам. Я поняла – или подумала, что поняла. Не стоит спорить с безумцем, если хочешь жить. Я жить хочу. Я детей ношу, мне нельзя умирать
Пусть Холод ушел, но во мне живет, растет его частичка – и я ее сохраню. О Богиня, помоги мне, помоги отсюда выбраться!
– Цветами пахнет? – удивился чей-то еще, не Тараниса, мужской голос.
– Да, – ответила целительница и еще раз глянула на меня слишком проницательно для моего душевного спокойствия. Она махнула обладателю незнакомого голоса, и он шагнул вперед. Он был высок, светловолос и красив – истинный Благой сидхе. Только без вечной их надменности – она куда-то делась, а вместо нее появилась неуверенность, и даже испуг. Очень хорошо. Дураков мне не надо.
– Помоги мне Богиня, – прошептала я.
Запах роз усилился. По коже лаской пробежал ветерок, пошевелил простыни.
Светловолосый страж посмотрел туда, откуда веял ветер. Целительница посмотрела на меня и улыбнулась, хотя глаза у нее оставались слишком серьезными – такой взгляд на лице врача лучше не видеть.
– Я сильно ранена? – тихо и медленно выговорила я.
– Может быть кровоизлияние в мозг.
– Понятно, – сказала я.
– Но зрачки у тебя одинаковые, это хороший знак.
Имелось в виду, что если бы у меня один из зрачков перестал сокращаться, то я бы умирала. Так что известие и правда приятное.
Она принялась готовить смесь трав, доставая их из своей сумки. Я не все опознала, но знаний мне хватило, чтобы ее предостеречь:
– Я беременна близнецами.
Она наклонилась ко мне и спросила:
– Какой срок?
– Месяц или чуть больше.
– Тогда есть много ограничений.
– А ты не можешь возложить на меня руки?
– Ни один целитель нашего двора эту способность не сохранил. Правда ли, что при вашем дворе такие остались? – прошептала она мне на ухо, от ее дыхания у меня шевелились волосы.
– Правда, – прошептала я в ответ.
Она ахнула и выпрямилась. На лице у нее появилась улыбка – новая, довольная. Запах роз стал отчетливей; я боялась, что от их аромата тошнота усилится, а она наоборот, почти прошла.
– Благодарю, Мать, – прошептала я.
– Пригласить к тебе твою матушку? – спросила целительница.
– Нет-нет, ни в коем случае.
Она кивнула.
– Я приложу усилия, чтобы твое желание исполнили.
Из чего следовало, что с моей матерью справиться не просто. Меня она никогда особенно не любила, но раз уж я вдруг оказалась претенденткой на столь вожделенный для нее трон, она явно проникнется ко мне чувствами – воспылает любовью с той же силой, с какой раньше ненавидела. Само непостоянство – моя мамочка. При Благом дворе меня иногда зовут Погибелью Бесабы – потому что мое рождение после единственной ночи, проведенной с моим отцом, обрекло ее на годы жизни при Неблагом дворе. Их брак всего лишь скреплял мирный договор, никто и не думал, что от «смешанного» брака может появиться потомство, ведь детей давным-давно не рождалось ни в том, ни в другом дворе.
Страх и ненависть к Неблагим как нельзя ярче проявились в том, что после моего рождения никто из Благих не предложил нам новые союзы: лучше они вымрут, чем смешают свою кровь с нашей, нечистой.
Глядя в глаза целительницы, я сомневалась, что Благие были в этом единодушны. А может, просто розами пахло все сильней. Столько вокруг цветов – а запаха не было, красиво – но… не настоящее. С мгновенным прозрением я поняла, что все в этой комнате очень напоминает Благой двор вообще: иллюзия, за которой ничего нет. Иллюзия, которую можно увидеть и даже пощупать, и все же это иллюзия, ложь.
Целительница отошла и прошептала что-то стражу; он занял пост у моей кровати. Вошли две служанки, принялись убирать за мной. Благой двор верен себе, здесь благопристойный вид важнее истины. За уборку принялись, еще не взявшись за мое лечение, даже не убедившись, что меня можно вылечить!
У одной служанки на опухшей щеке красовался свежий порез. Глаза у нее были карие, а лицо, хотя хорошенькое, все же слишком человеческое. Может, она полукровка вроде меня, а может, настоящая смертная, похищенная сотни лет назад? Похищенные люди обретали здесь бессмертие, но стоит им покинуть волшебную страну, и все утекшие годы обрушатся на них в одно мгновение. У них положение хуже, чем у любого из нас, для них покинуть страну фейри – это буквально смерть.
Служанка испуганно на меня глянула; я не отвернулась, и она посмотрела мне прямо в глаза. У нее в глазах отразился настоящий страх – страх за себя, а может, и за меня. Страх перед Таранисом. Мне же говорили, что Ку Ши не дает ему бить служанок. И где же эта Ку Ши?
В дверь поскреблись, и мне не надо было выглядывать, чтобы понять: сюда просится войти что-то большое.
– Отгоните эту тварь от двери! – крикнул Таранис.
– Мой король, – сказала целительница. – Излечить принцессу Мередит мне не под силу.
– Вылечи ее!
– Травы, которые я могла бы применить, повредят ее будущим детям.
– Ты сказала, детям? – спросил он почти нормальным, почти здравым тоном.
– Принцесса беременна двойней.
Она не усомнилась в моих словах; я это оценила.
– Мои дети! – Тон у Тараниса опять стал высокомерно-хвастливым. Король вернулся к кровати и уселся с размаху, так что я подлетела. Тут же проснулись тошнота и головная боль. Он схватил меня в объятия и я закричала – от движения боль стала ужасной.
Я кричала, и от крика становилось еще больней.
Тараниса мой крик поразил. Он уставился на меня в каком-то детском недоумении.
 
Дата: Пятница, 10.12.2010, 10:29 | Сообщение # 48

Скоро Жена
Группа: VIP
Сообщений: 2217
загрузка наград ...
Статус:
– Ты же не хочешь, чтобы твои дети погибли? – сказала ему целительница.
– Не хочу, – ответил он, хмурясь от недоумения.
– Она смертная, мой король, и очень хрупкая. Позволь, мы унесем ее в спокойное место и вылечим – или твои дети умрут, не родившись.
– Но это мои дети, – сказал он скорее тоном вопроса, чем утверждения.
Посмотрев на меня, целительница сказала:
– Слова короля всегда правдивы.
– Она носит моих детей, – Таранис все пытался себя убедить.
– Слова короля – истина, – повторила она.
Он кивнул и обнял меня нежней.
– Мои дети, да. Лжецы, все вокруг лжецы. Я прав был. Мне просто не хватало хорошей королевы.
Он наклонился и потрясающе нежно коснулся губами моего лба.
В дверь царапались все громче. Таранис закричал, вскакивая со мной на руках:
– Пошла вон, глупая псина!
Зря он так резко вскочил. Меня вывернуло прямо на него. Он бросил меня на кровать – кареглазая девушка успела меня подхватить и не дала скатиться на пол. Меня выворачивало наизнанку, и она меня держала, пока в желудке не осталась одна только желчь. Мир едва не провалился опять в черноту, но боль не дала.
Я лежала на руках у служанки и стонала от боли. Богиня и Консорт, помогите!
Запах роз накатил освежающей волной, тошнота отступила, а боль из ослепительно-раскаленной стала тупой и ноющей.
Кареглазая и целительница вдвоем принялись меня отчищать. Рвота в основном вылилась на короля, но и мне досталось.
– Позволь нам помочь тебе почиститься, мой господин, – сказала вторая служанка.
– Да-да, мне непременно нужно привести себя в порядок.
Кареглазая служанка посмотрела на целительницу и стража. Целительница сказала:
– Ступай со своей товаркой, отведи короля в баню и проследи, чтобы он принял долгую расслабляющую ванну.
Служанка немного напряглась, но ответила:
– Все будет по слову целительницы.
Целительница отправила светловолосого стража забрать меня у служанки. Он нерешительно медлил.
– Ты же закаленный в битвах воин. Тебе ли бояться нескольких брызг рвоты?
Он сердито на нее глянул, глаза полыхнули голубым огнем.
– Я сделаю все, что нужно.
Он забрал меня из рук служанки достаточно осторожно, но целительница все же напомнила:
– Голову держи как можно бережней.
– Мне случалось видеть ранения в голову, – ответил страж, очень стараясь меня не трясти. Когда поодаль закрылась за королем и служанками дверь в ванную, он так же бережно встал, держа меня на руках.
Целительница пошла к двери, и он без приказа последовал за ней. За дверью теперь не только скреблись, но и скулили. Дверь открылась; Ку Ши, похожий на зеленого теленка, негромко гавкнул.
Целительница на него шикнула, пес опять заскулил, но тихонько, и шагнул к стражу, потершись о мою голую ногу. От прикосновения его шерсти я вздрогнула и испугалась, что голова опять заболит, но она не только не заболела, мне даже чуть получше стало.
Мы оказались в длинном мраморном коридоре, увешанном зеркалами в позолоченных рамах. Перед зеркалами двумя шеренгами выстроились придворные, и при каждом была минимум одна собака. У некоторых – изящные борзые, похожие на моих. Я помолилась, чтобы с Минни все обошлось, она так неподвижно лежала там на земле!
Еще были громадные ирландские волкодавы – такие, какими они были до того, как порода почти исчезла. Никакими метисами и полукровками здесь и не пахло: гигантские, свирепые громадины, часть короткошерстные, часть – грубошерстные. По мордам видно было, что не для выставок их выводили, а для битвы. Боевые псы, настолько свирепые, что римляне их боялись и вывозили для боев на арене.
У двух дам и одного кавалера маленькие рыже-белые собачки сидели на руках. Красивых собачек любили все придворные и во все века.
Мне непонятно было, зачем здесь все толпятся, но присутствие собак меня почему-то успокаивало, словно кто-то нашептывал мне в ухо: «Все будет хорошо. Не бойся, мы с тобой».
Я узнала огненноволосого Хью.
– Что с ней?
Он держал на сворке нескольких громадных ирландских борзых – таких длинноногих, что они с запасом высоты заглядывали мне в глаза, пока страж меня нес.
– Сотрясение мозга и беременность. Месячная беременность двойней.
Он оторопел.
– Надо срочно ее унести.
Целительница кивнула.
– Безусловно.
Вокруг нас сомкнулись придворные с собаками, и даже если бы Таранис открыл сейчас дверь, он увидел бы только плотную толпу придворных, а не меня.
Неужели они ради меня бросят вызов королю? Под изменнические речи мы быстро двигались по коридору. Говорила дама с серо-голубыми, будто небо или водный поток, волосами – я не сразу ее вспомнила, но вспомнила: леди Элишед.
– Пресс-секретарь уже связался с людскими СМИ.
– И что он ответил на обвинения королевы Андаис?
– Что мы предложили принцессе убежище после того, как на нее злодейски напали ее собственные стражи.
– То есть ту же ложь, которую скормил ему Таранис, – сказал Хью. Леди Элишед кивнула.
– А журналисты знают, что он напал на нас в адвокатской конторе? – спросила я.
Все опешили, словно не думали, что я могу заговорить. Наверное, для них я была объект, а не личность. Они не потому меня поддерживали, что верили или симпатизировали мне лично, они верили той магии и силе, которая благодаря мне возвращалась в страну фейри. Я для них всего лишь была сосудом для этой силы.
– Да, – сказал Хью. – Мы обеспечили утечку информации. Твоих раненых стражей сфотографировали на входе и выходе из больницы.
Мы подошли к огромным двойным дверям белого цвета. В этом коридоре я никогда прежде не бывала – не удостаивалась чести посещать спальные покои короля, – и надеюсь, и дальше не придется.
Ко мне придвинулась леди Элишед.
– Принцесса Мередит, если тебе будет угодно, я бы предложила тебе шаль, набросить на себя.
Она протянула шелковый платок – ярко-зеленый, расшитый золотом, очень в тон моим глазам. Я посмотрела на нее, стараясь не поворачивать головы. Они что-то задумали. Не знаю, что, но шаль в цвет моих глаз появилась неспроста. У них явно был план действий, если они даже одежду мою продумали.
– Было бы просто замечательно, – сказала я очень тихо; мне страшно было говорить громче, я не знала, как отзовется на это моя голова.
Мне случалось мгновенно исцеляться и от худших ран, но на сей раз Богиня как будто предпочитала избавлять меня от страданий постепенно, а не сразу.
Пока леди Элишед и еще одна придворная дама помогали мне облачиться в халат – это не шаль оказалась, а халат, – Хью сообщил:
– Под небольшим нажимом со стороны наших друзей король потребовал пресс-конференции, чтобы изложить свою версию событий. Он собирается «развеять чудовищную ложь, распространяемую Неблагими». Журналистов собрали еще ради слухов о нападении в Лос-Анджелесе, но они не успели разъехаться. Теперь они ждут, чтобы король высказался об обвинениях в твоем похищении.
– Он позволил журналистам войти в холм? – удивилась я.
– Разве он может уступить Неблагим право называться более прогрессивными? Андаис созвала пресс-конференцию, требуя твоего освобождения. Если он не ответит тем же – он распишется в своей вине.
Мне подумалось, что я знаю, почему Богиня не спешит меня исцелять: надо было, чтобы журналисты увидели меня раненой.
– А сам он верит собственным словам, будто он меня спас?
– Боюсь, что так.
Леди Элишед застегнула ворот халата золотой булавкой.
– Я бы и прическу поправила, будь у нас время.
– Лучше пусть она выглядит взъерошенной и измученной, – сказал Хью.
Мне удалось улыбнуться Элишед.
– Спасибо за халат. Все будет хорошо, только донесите меня до журналистов. Эфир будет прямой?
Леди Элишед свела брови.
– Я не знаю, что это такое.
– Да, – сказал Хью. – Прямой.
– Не стоит здесь стоять, – напомнил светловолосый страж.
– Здесь нас может увидеть один король, а он теперь зеркалами ради этой цели не пользуется. Нам здесь безопасней, чем в любом другом коридоре, – сказал Хью.
– Никто не посмеет шпионить за королем, – поддержала его какая-то придворная дама.
Так что мы остались на месте, в личных покоях Тараниса. В полной безопасности – для того, чтобы строить заговор за его спиной. В безопасности от шпионов, потому что они боялись попасться на глаза королю, и от короля – которого ослепило его безумие.
Мне стало интересно, кому первому хватило дерзости догадаться, что лучшее место устраивать заговоры – это святая святых дворца, королевские покои. Кто бы он ни был, лучше с ним держать ухо востро. Составить заговор против следующего короля будет еще проще – опыт есть.
– Мы сперва хотим проверить, насколько ясны твои мысли, – сказала леди Элишед.
Хью пояснил:
– Раны в голову плохо отражаются на способности держать язык за зубами, а игры у нас слишком опасные. Нельзя посвящать тебя в секреты, если ты их выпалишь ненароком.
– Здесь можно говорить свободно? – спросила я.
– Да.
– Поставьте меня перед камерами, и я разыграю для вас деву в беде.
На лице у Хью и еще у нескольких появились улыбки.
– Замечательно. Ты все поняла.
– Я с пеленок общаюсь с прессой. Я понимаю ее силу.
– Мы заставили его поклясться самой торжественной клятвой, что он не покажется, пока мы не убедимся, что ты не испортишь весь план, узнав, что он здесь.
Я попыталась нахмурить брови, но оказалось слишком больно. Я сказала словами:
– О чем ты?
У дверей, не различимых из-за толпы придворных и собак, возникло какое-то движение. Толпа расступилась, и показался большой черный пес. Не такой громадный, как некоторые из ирландских волкодавов, но… Пес побежал ко мне, стуча когтями по мраморному полу.
Я чуть не прошептала его имя вслух, но вовремя остановилась и протянула к нему руку. Он потерся о нее громадной мохнатой головой, и тут взвихрился теплый туман, покалывающий сгусток магии. Рядом со мной стоял Дойл, нагой и совершенный.
Из всей его одежды одни только серебряные сережки пережили трансформацию и теперь мерцали сквозь водопад его волос. Даже ленты из косы до пят исчезли.
Безоружный и одинокий он стоял внутри холма Благих. У меня живот свело при мысли, какой опасности он себя подвергает; в этот миг я боялась за него больше, чем за себя.
Он взял меня на руки, и я прильнула к его груди, прильнула к его теплу, к его силе. Голову я повернула слишком резко, и опять поднялась волна тошноты, мутя зрение. Он как будто почувствовал: переложил меня поудобней. А потом со мной на руках опустился на колени в бело-золотом коридоре, и зеркала многократно отразили его черноту.
Щеки у него блестели. Второй раз в жизни я видела, как плачет Мрак.
 
Дата: Пятница, 10.12.2010, 10:30 | Сообщение # 49

Скоро Жена
Группа: VIP
Сообщений: 2217
загрузка наград ...
Статус:
Глава 27

В объятиях Дойла, склонившись головой ему на грудь, я полусидела на мраморном полу. Мне было легче от одного только прикосновения Мрака.
– Как? – спросила я.
Он понял с полуслова, как обычно.
– Я не в первый раз прихожу сюда в этом облике. Волшебные собаки бывают черными, пока не выберут себе хозяина, – и я здесь такой пес. Я пользуюсь популярностью у тех, кому не посчастливилось завести собаку, меня угощают лакомствами и стараются приманить.
– Он дичится и не позволяет себя трогать, – добавила леди Элишед.
– Собаку он играет идеально, – заметил Хью.
Дойл покосился на них:
– Я не играю. Это моя истинная ипостась.
После секундной паузы Хью спросил:
– Мрак действительно отец одного из твоих близнецов?
– Да, – сказала я, прижимаясь к Дойлу так крепко, как только позволяла головная боль. – Для тебя здесь слишком опасно. Если тебя узнают…
Он поцеловал меня в лоб так нежно, словно перышком коснулся.
– Ради тебя, моя принцесса, я бы отважился на куда большее.
Мои пальцы впились ему в плечо и в спину.
– Я не смогу потерять и тебя, и Холода. Не вынесу!
– До нас дошел слух о Убийственном Холоде, но мы решили, что он ложный, – сказал Хью.
– Он погиб истинной смертью? – спросила леди Элишед.
– Он преобразился в белого оленя, – сказал Дойл.
Хью с улыбкой опустился возле нас на колени.
– Тогда он не погиб, принцесса. Через три года, или через семь лет, или через сто и семь лет он вернется к прежнему облику.
– Сто семь лет – что толку тогда для смертной возлюбленной, сэр Хью? Пока я жива, его ребенок не увидит отца.
Глаза Хью вспыхнули, словно кто-то раздул угли его магии. Мгновение глаза горели пламенем, словно в два жерла печи смотришь, но он моргнул, и цвет глаз стал прежним.
– Тогда я не знаю, как тебя утешить, но мы пустили к тебе черного пса, и он останется с тобой. Это одно из условий, на которых твоя тетя согласилась не объявлять нам войну немедленно.
Я схватила Хью за рукав.
– В этом облике он безоружен. Если его узнают, ты его защитишь?
– Я капитан твоей гвардии, Мерри. Это я тебя защищаю, – напомнил Дойл.
Не отпуская рукав Хью, я сильнее прильнула к Мраку:
– Ты супруг в способной к деторождению королевской паре. Ты король, а я королева. Если ты умрешь, с тобой умрут дети, которые могли бы у нас родиться.
– Она права, Мрак, – сказал Хью. – Жизнь так давно покинула королевскую династию!
– Я в династию не вхожу, – возразил Дойл. Его бас как будто отражался эхом от зеркал.
– Мы знаем, что принцесса помогла Мэви Рид, прежней богине Конхенн, забеременеть от ее мужа-человека. И слышали, что стражница при вашем дворе забеременела от стража принцессы, – сказал Хью.
– Верно, – подтвердила я.
– Если ты поможешь завести ребенка паре чистокровных Благих сидхе, король потеряет последнюю поддержку, я уверен.
Леди Элишед тоже опустилась на колени рядом с нами.
– Его приверженцы думают, что только полукровки сохранили способность рожать детей. Они уверены, что сидхе лучше умереть, чем испортить кровь. Если ты докажешь, что они ошибаются, они пойдут за тобой.
– Многие пойдут, – поправил Хью. – Но не все. Не все пересилят многолетнюю ненависть.
Леди Элишед кивнула:
– Тебе лучше знать, Хью.
В ее тоне, в том, как она потупила взгляд, было что-то загадочное.
– Вы хотите, чтобы я провела эксперимент на вас с Хью, – догадалась я.
– Эксперимент? – удивленно моргнула она. Хью взял ее за руку.
– Да, мы очень хотели бы родить ребенка.
– Как только мы выберемся в безопасное место и я выздоровею, я буду рада помочь вам чарами, – сказала я.
Им как будто стало легче на душе, они дружно мне улыбнулись, словно я им сказала, что завтра сочельник, и под елкой уже лежит самый долгожданный подарок. Я хотела уже сказать, что пока кольцо и Богиня не подтвердят их плодовитость, я ничего не могу обещать, – но руки Дойла чуть напряглись, и я поняла: он прав, не время подрывать у союзников веру в нас. Нам нужно отсюда выбраться, мне необходимо попасть в больницу или к целителю, способному лечить наложением рук. И уж точно я не хочу попасть обратно в постель к Таранису.
Я вздрогнула, с трудом удержавшись от того, чтобы не пошевелить головой.
– Тебе холодно? – встревожился Дойл.
– От этого холода одеяло не поможет.
– Я его убью за тебя.
– Нет! Нет, ты будешь жить для меня. Месть не согреет зимней ночью. Я хочу, чтобы ты был рядом – живой, теплый, – а мести за свою честь я хочу куда меньше. – Очень осторожно я повернулась и поймала его взгляд. – Как твоя принцесса и будущая королева, я приказываю тебе не мстить на этот раз. Пострадавшая сторона – я, а не ты. И если я говорю, что месть мне не так важна, как тепло твоих рук, ты должен уважать мое решение.
Он посмотрел на меня черными глазами под буйной массой черных волос, из которой звездочками проглядывали серебряные сережки. Выглядел он как тот Дойл, что приходил ко мне в постель, а не застегнутый на все пуговицы, с туго заплетенной косой Дойл, что меня охранял. Только лицо было как у телохранителя, и еще что-то в нем читалось. Что-то, чего я не ожидала, хотя и надо было ждать. Чувства, которые испытывает мужчина, над чьей возлюбленной надругался другой. Очень, я бы сказала, человеческие эмоции.
– Дойл, прошу, давай расскажем прессе, что он сотворил. Давай его победим его же оружием – с помощью законов людей.
– Есть в этом поэтическая справедливость, – заметил Хью.
Секунду Дойл молча на меня смотрел, потом коротко кивнул.
– Пусть будет, как пожелает моя королева.
Мне показалось, весь мир вздохнул – словно ждал этих его слов. Не знаю, почему так важно было, что он ответит, но ощущение меняющейся реальности я узнала. Сказанные здесь и сейчас, эти слова изменили что-то очень крупное: что-то началось или прекратилось с этого мгновения. Я это почувствовала и поняла, но не знала, ни какую перемену они повлекли, ни к чему она приведет.
– Да будет так, – сказала целительница, и ее поддержал хор голосов по всему коридору:
– Да будет так, да будет так!
И вот тут я поняла. Они признали меня королевой. Когда-то, чтобы править в волшебной стране, нужно было признание подданных и благословение богов – а еще раньше, давным давно, хватало одного благословения. Сейчас у меня было и то, и другое.
– Я бы мог нести тебя хоть до края земли, – сказал Дойл, – но мне придется доверить самую драгоценную мою ношу другим.
Он поднял руку, словно собираясь дотронуться до расползающегося синяка от удара Тараниса, но вместо этого нагнул голову и поцеловал меня. Черные волосы скользнули и укрыли меня теплым плащом. Дойл прошептал:
– Больше жизни, больше чести люблю тебя, возлюбленная.
Что сказать, когда тот, для кого честь была самой жизнью, поступается ею ради тебя? Только одно:
– Больше всех тронов и титулов в мире люблю тебя, возлюбленный. Больше всего волшебства волшебной страны люблю тебя.
Вдруг запахло розами и густым лесом – словно мы шагнули на лесную поляну, заросшую шиповником.
– Опять цветами пахнет, – сказал светловолосый страж.
– Вокруг нее ходит Богиня, – отозвалась какая-то придворная дама.
– Отведем ее к людям; может быть, они сумеют сделать больше, чем мы, – сказала леди Элишед. – Унесем ее отсюда как можно дальше.
Она отвернулась, пряча блестящие от непролитых слез глаза. Сэр Хью помог ей встать.
Дойл поднялся осторожно, крепко прижимая меня к себе и стараясь не потревожить мою голову – что ему удалось. Я за него цеплялась; хоть я и знала, что нам придется разделиться, мне этого так не хотелось!
Дойл и Хью посмотрели друг другу в глаза.
– Помни, что ты понесешь на руках все будущее страны фейри, сэр Хью.
– Если бы я так не думал, я бы здесь не стоял, Мрак.
Дойл приподнял меня и протянул вперед, Хью подхватил меня на руки. Мои пальцы скользнули по голой груди Дойла – такой теплой, такой настоящей, такой… моей.
Хью со всей осторожностью принял меня в колыбель своих рук, в силу мышц. Я не сомневалась в его силе и способности меня защитить. Нет, просто это были не те руки, в которых я хотела остаться.
– Я буду рядом, моя Мерри, – сказал Дойл.
– Знаю, – сказала я.
И он снова превратился в черного пса. Он потерся головой о мою ногу, я его погладила: глаза у него по-прежнему были глазами Дойла.
– Идем, – сказал Хью.
Придворные сгрудились вокруг нас, особенно плотно впереди – чтобы, когда откроется дверь, принять возможный удар на себя. Они рисковали собой, своей честью, своим будущим. У бессмертных будущее долгое – им было чем рисковать.
Я взмолилась:
– Помоги им, Мать, сохрани! Пусть цена того, что нам предстоит сделать, не окажется слишком высокой.
Аромат роз стал таким свежим и настоящим, что мне показалось, будто по щеке у меня скользнул лепесток. И еще один. Я открыла глаза: на нас лился дождь из цветочных лепестков.
Придворные ахали от удивления и восторга, собаки прыгали и танцевали под цветочным дождем. Яркие лепестки ложились на черную шкуру Дойла.
Тихим от восторга голосом леди Элишед сказала:
– Когда-то цветочный дождь сопровождал королеву нашего двора, куда бы она ни шла…
– Благодарю тебя, о Богиня, – сказал Хью. На щеках у него блестели слезы, искрясь, как капли воды в сполохах огня. Он посмотрел на меня и прошептал: – Благодарю тебя, моя королева.
С блестящим от слез лицом он пошел вперед, неся меня на руках. Под падающим из ниоткуда цветочным дождем мы вошли в следующий зал.
 
Дата: Пятница, 10.12.2010, 10:31 | Сообщение # 50

Скоро Жена
Группа: VIP
Сообщений: 2217
загрузка наград ...
Статус:
Глава 28

Мы переходили из одного мраморно-золотого зала в другой. Залы со стенами из бледно-розового с серебряными прожилками мрамора и золотыми колоннами, залы с колоннами из серебра и стенами из белого мрамора в розовых и лиловых жилках, залы из серебряно-золотого мрамора с колоннами из слоновой кости. Мы все время шли в круге дождя падающих лепестков – едва розовых, как занимающаяся заря, оранжево-розовых, как свет угасающего дня, насыщенно-алых, почти пурпурных. Лепестки ложились на пол, и я вдруг поняла, что только они и были живыми во всех этих мраморных покоях. Больше ничего не было от живой природы в этом царстве мрамора и металла. Это дворец был, но никак не дом для тех, кто начал жизнь духом природы. Мы должны быть жизнерадостным, веселым, любвеобильным народом – а здесь не найти ни капли тепла, жизни и любви.
Не знаю, как отнеслись бы к нам другие придворные, если бы нас не сопровождал этот благословенный дождь. Встречные вполне соответствовали своему жилищу – затянутые в негнущиеся одежды из золота, серебра и неярких шелков. Они смотрели на нас, открыв рты, а многие шли за нами вслед – так, затянутые восторгом, вливаются люди в карнавальное шествие.
Только услышав смех, я догадалась, что придворных не одно лишь зрелище цветочного дождя завораживает, что радость доставляет прикосновение лепестков. Они подходили к нам с улыбками и удивленными возгласами: «А где король? Что вы здесь делаете?», а потом возгласы умолкали, и все новые и новые сидхе с улыбкой шли за нами.
Хью прошептал:
– Я помню, как любил королеву Рошиин – и до сих пор не понимал, что часть той любви шла от гламора.
Я едва не сказала ему, что гламор не от меня идет, но запах роз вдруг усилился: как я помнила, означало это либо согласие, либо запрет. Я предположила, что Хью не надо говорить о том, что цветочный дождь – не моих рук дело. При этой мысли аромат ослабел, и я решила, что правильно поняла Ее желание. На том я и успокоилась.
Дойлу пришлось отступить в сторону, он теперь не шел рядом со мной. А я, хоть и понимала, что это для того, чтобы никто не заметил и не сделал выводов, все равно боролась с эмоциями и с головной болью, чтобы не оглядываться в поисках большого черного пса. В чем-то мне помогали громадные лохматые псы Хью: они терлись об меня мордами, трогали голые ноги и руки, и к тому же частично блокировали обзор. Одна собака была почти совсем белая, другая почти совсем рыжая, с несколькими белыми пятнышками. Каждый раз, как они ко мне прикасались, мне становилось чуть-чуть легче.
Лепестки падали им на головы, а потом на пол – когда собаки двигались, когда обнюхивали меня. Собаки казались куда более настоящими, чем лорды и леди в изумительных нарядах. Эти собаки возникли из магии, сотворенной мною вместе с Шолто – из той самой магии, что наконец подарила мне детей. Они пришли из той самой ночи и того самого волшебства. Магии сотворения и воссоздания.
Дверь, у которой мы остановились, охраняла стража. Зал был выложен красно-оранжевым мрамором, прожилки в камне светились белизной и золотом. На серебряных колоннах – позолоченная резьба в виде плетистых роз, цветущих золотыми цветами. В детстве я считала, что красивей этих колонн нет ничего в мире, а сейчас я видела их такими, какие они есть – имитация, выдаваемая за настоящее. Даже до появления нового волшебства Неблагой двор сохранял настоящие розы – или хоть их останки. А во внутреннем дворе были пруды с водяными лилиями. Ну да, еще там скала была с цепями – чтобы пытки происходили в живописной обстановке, – но все равно в Неблагом дворе сохранялась жизнь. Угасала, но еще теплилась к моменту, когда Богиня проявилась сквозь меня, сквозь стражей.
А в Благом дворе жизни не было нигде. Даже главное дерево в тронном зале – и то было выковано из металла. Это была мастерски сделанная вещь, впечатляющее достижение искусства, но впечатление она производила только на смертных. Не должны бессмертные быть известны только своим искусством, они должны отличаться жизнью – той реальностью, из которой берет основу искусство. А здесь от реальности ничего не осталось.
Охранники у дверей были одеты в деловые костюмы и походили скорей на агентов спецслужб, чем на аристократов Благого двора. От людей их отличали только неземная красота и трехцветные глаза.
Хью чуть крепче прижал меня к себе. Его собаки шагнули вперед – оказалось, что при их росте они почти закрывают меня от глаз стражи.
В первые ряды вышла леди Элишед, объявила звонким голосом:
– Пропустите нас!
– Миледи, король отдал ясный приказ. На пресс-конференцию никого нельзя допускать без его прямого разрешения.
– Неужели вы не видите собственными глазами благословения Богини?
– Его Величество лично с помощью чар сделал нас неуязвимыми для иллюзий.
– Вы видите дождь из лепестков? – спросила она.
– Мы видим эту иллюзию, миледи.
Я не понимала, к чему она клонит. Но тут она сказала:
– Прикоснитесь к цветам.
– Его Величество тоже умеет делать иллюзии осязаемыми, леди Элишед.
Они так долго смотрели на ложь, что разучились узнавать правду. У них все вызывало сомнение.
Светловосый страж шагнул вперед, заслоняя нас от взглядов, повернулся к Хью и прошептал:
– Я сообщу им?
Хью едва заметно кивнул.
Я ожидала, что страж достанет карманное зеркальце или воспользуется блестящей поверхностью меча, но он полез в кожаную сумку на боку и извлек оттутда вполне современного вида сотовый телефон.
Мне явно не удалось скрыть удивления. Он объяснил:
– В этом участке холма ловится сеть, потому мы именно сюда журналистов и привели.
Логично.
Он отступил в толпу, прочие придворные грациозно сдвинулись, закрывая его от охраны у двери. Страж тихо проговорил в трубку:
– Мы у дверей, с нами раненая принцесса. Охрана нас не впустит.
– Ступайте в свои покои, – сказал один из охранников. – Дело никого из вас не касается.
Светловолосый страж сказал последовательно: «Да. Да. Нет», захлопнул трубку, сложил телефон обратно в сумку и вернулся к нам – пошептаться с Хью. Говорил он так тихо, что даже я не слышала, о чем.
Вокруг меня сгрудились придворные и их собаки; если дело дойдет до настоящей схватки, у них не будет пространства для маневра. И тут я поняла, что они делают. Они меня прикрывают! Закрывают своими высокими тонкими телами, своей бессмертной красотой. Меня, кого когда-то презирали! Теперь они рискуют всей своей долгой жизнью, всем возможным будущим – чтобы спасти меня.
Они мне не друзья, многие меня даже не знают, некоторые еще в моем детстве дали мне понять, что я им не нравлюсь. Я на их взгляд слишком походила на человека, кровь у меня слишком смешанная, чтобы мне называться сидхе. Что же такого натворил Таранис, что довел их до такого края – что они готовы восстать против него ради меня?
Блистательная толпа передо мной заволновалась – как волнуются под ветром полевые цветы. Я услышала возглас стражника у двери, он говорил не таким мелодичным голосом, как другие:
– По приказанию его величества вас не велено пускать в другие покои ситхена, сэр.
– Мы войдем в эту дверь или вам придется нас скрутить.
Я узнала новый голос: это был майор Уолтерс, глава особого отдела полиции Сент-Луиса, специализирующегося на делах, связанных с фейри. Должность его годами была синекурой – пока я не вернулась домой. Не представляю, как ему удалось получить приглашение на пресс-конференцию. Впрочем, неважно.
– У нас имеется федеральный ордер на помещение принцессы под стражу для ее защиты.
Второй голос принадлежал особому агенту Рэймонду Джилету. В свое время он один не прекратил общаться со мной, когда расследование гибели моего отца зашло в тупик. Когда я была моложе, я думала, что ему небезралична моя судьба, но потом я поняла, что скорее он не хотел оставлять нераскрытым столь важное дело. Я на него все еще за это злилась, но сейчас знакомый голос приятно было услышать.
– Принцессы здесь нет, господа, – сказал другой охранник. – Пожалуйста, вернитесь в зал для прессы.
– Принцесса здесь, – заявила леди Элишед. – И нуждается в медицинской помощи.
Чувствовалось, как в группе придворных растет напряжение – как в слишком туго заведенной пружине. Людям-полицейским красивые лица сидхе должны казаться непроницаемыми – но я уловила подъем энергии, похожий на первое дуновение тепла от вспыхнувшей спички. Охрана у дверей тоже его ощутит.
 
Дата: Пятница, 10.12.2010, 10:31 | Сообщение # 51

Скоро Жена
Группа: VIP
Сообщений: 2217
загрузка наград ...
Статус:
Большой черный пес переместился к нам с Хью, отчего мне лучше не стало: безоружный против всей мощи охранников-сидхе, он может только умереть за меня. А я не хочу, чтобы он за меня умирал. Я хочу, чтобы он ради меня жил.
– С нами врачи, – сказал майор Уолтерс. – Позвольте им осмотреть принцессу, и мы уйдем.
– Король велел не отдавать ее животным, что на нее напали. Мы ее близко к Неблагим не подпустим.
– А к людям ее допускать он тоже запретил? – спросил агент Джиллет.
В наступившей паузе в окружавших меня сидхе зарокотала магия – осторожно, почти неощутимо, словно шепотом.
– О людях король ничего не говорил, – сказал еще один охранник.
– Нам велели держать принцессу подальше от журналистов.
– А почему ее нужно держать подальше от журналистов? – поинтересовался агент Джиллет. – Она может рассказать им «из первых рук», как ваш король отважно спас ее от злобных Неблагих.
– Я не уверен…
– Разве что вы думаете, будто принцесса расскажет совсем не это, – предположил майор Уолтерс.
– Король дал клятву, что все было именно так, – заявил словоохотливый охранник.
– Тогда вы ничего не теряете, позволив нашим врачам на нее взглянуть, – заключил агент Джиллет.
Тот охранник, который колебался, сказал:
– Если король верен своим клятвам, то бояться нечего. Вы же ему верите, Барри, Шенли?
В его голосе впервые открыто прозвучало сомнение – кажется, груз лжи стал невыносим даже для самых лояльных подданных короля.
– Если принцесса здесь, пусть выйдет вперед, – усталым голосом сказал Шенли.
Придворные расступились сияющим занавесом. Хью прижал меня к себе: теперь только его собаки да еще светловолосый страж стояли передо мной. Дойл оставался рядом: наверное, он, как и я, опасался, что заранее настроенные против нас охранники догадаются, кто он такой. Может, они еще и пустят нас в зал прессы, но стоит им заподозрить, что в их ситхен проник Мрак – и они с цепи сорвутся.
Все же Хью сказал:
– Отойдите в сторону, пусть увидят.
Страж и большие псы отступили. Дойл попятился немного за спину Хью, смешавшись с другими собаками – разве что цвет его выдавал, других черных здесь не было. На мой взгляд он почти болезненно выделялся – такой черный в царстве светлых красок.
Наверное, вид у меня был еще тот, потому что у двоих людей глаза стали круглые. Они почти сразу же спохватились, но я успела заметить. И даже поняла. И еще от их взгляда ко мне словно вернулись чувства – не знаю, то ли магия их глушила, то ли страх за Дойла, то ли страх, что нас увидит Таранис. А может, я наконец расслышала тонкий голосок, который давно уже визжал у меня в голове. Тот голосок, что наконец заставил меня додумать, заставил спросить хотя бы себя саму: «Он меня изнасиловал? Он меня вырубил и изнасиловал, пока я была без сознания?» Неужели именно это великий король Благого двора считал любовным ухаживанием? О Богиня, пусть он просто из-за разброда в мозгах решил, что я и правда могу носить его дитя!
Иногда вот так же порежешься, а больно становится, только когда увидишь кровь. Я «увидела кровь» на лицах полицейских. В том, как они шагнули ко мне. Вся левая сторона лица у меня опухла и болела – я понимала, что она и раньше болела, но прочувствовала только сейчас.
Головная боль вспыхнула с такой силой, что я зажмурилась и испытала новый приступ тошноты. Чей-то голос спросил:
– Вы можете говорить, ваше высочество?
Открыв глаза, я встретилась взглядом с агентом Джиллетом. В глазах у него светилось сочувствие – то знакомое выражение, которое заставило меня ему поверить, когда я была подростком. Сочувствие было неподдельное. В последнее время мне казалось, что он меня использовал – с тех пор, как я поняла, что общение со мной он поддерживал, надеясь раскрыть убийство моего отца – и не ради меня, а ради каких-то собственных целей. Я сказала ему держаться от меня подальше, но сейчас, глядя ему в глаза, я поняла, почему поверила ему, когда мне было семнадцать. Он на самом деле глубоко мне сочувствовал – пусть на какой-то миг.
Может, и он припоминал, как впервые меня увидел – убитую горем, цепляющуюся за отцовский меч, словно это единственная надежная опора во вселенной.
– Врача, – прошептала я. – Мне нужен врач.
Шептала я потому, что когда мне в последний раз было так же худо, говорить вслух я не могла, еще хуже делалось. Но еще я понимала, что с этим шепотом я у них вызываю больше жалости. Если я смогу добраться до журналистов, давя на сочувствие, я вытяну из этой карты все, что она может дать.
Взгляд агента Джиллета стал жестче, я снова разглядела в нем ту целеустремленность, из-за которой когда-то поверила, что он найдет убийцу моего отца.
И это хорошо: я теперь ношу внуков отца. Но мне необходимо выбраться в безопасное место. Сидхе так часто полагаются на магию и физическую силу – но они не знают, что такое быть слабым, им невдомек, что у слабых есть свое оружие. А я знаю. Я почти всю жизнь провела в мире слабых и беспомощных.
Так что я перестала храбриться. Прекратила попытки убедить себя, что мне лучше. Позволила себе чувствовать, как мне больно и как страшно. Разрешила себе мысли, которые изо всех сил отталкивала. И дала волю слезам.
Охранники попытались к нам подойти, но майор Уолтерс применил по назначению командный голос – эхом отдавшийся по мраморному залу и вкатившийся в открытую дверь за спинами стражей:
– А ну назад!
Разговорчивый охранник сказал:
– Шенли, нашим целителям такого не вылечить. Пусть ей помогут люди.
У него были волосы цвета осенних листьев, когда они пламенеют на ветках, и глаза трех оттенков зелени. Он казался совсем молодым, хотя ему должно было перевалить за семьдесят – столько сейчас Галену, а Гален самый молодой из сидхе, не считая меня.
Шенли посмотрел на меня глазами из двух идеальных колец синевы. Я лежала на руках у Хью и смотрела на него сквозь слезы, а от виска до подбородка расплывался набухающий синяк.
– Что ты расскажешь журналистам, принцесса Мередит? – негромко спросил Шенли.
– Правду, – прошептала я.
В нечеловечески прекрасных глазах мелькнуло страдание.
– Я не могу пустить тебя к ним.
Он признавался этими словами, что знает: моя правда отличается от правды Тараниса. Знает, что его король солгал и что дал клятву в подтверждение лжи. Знает, но сам он клялся охранять Тараниса. Он в ловушке между своими обетами и вероломством Тараниса.
Мне бы даже жалко его стало, но я помнила, что Таранис не вечно будет наслаждаться ванной, даже при служанках, над которыми можно поиздеваться. В дюймах от нас – журналисты и относительная безопасность. Но как преодолеть эти несколько дюймов?
Майор Уолтерс достал рацию из кармана плаща и нажал кнопку.
– Нам нужно подкрепление.
– Мы никого сюда не пустим. Применим силу, – предупредил Шенли.
– Она беременна, – сказала целительница. – Она носит двойню.
Страж с сомнением на нее покосился:
– Лжешь.
– У меня немного сил осталось, это верно, но чтобы такое почувствовать – мне магии хватает. Она беременна. Я слышу, как бьются под моей ладонью их сердечки, словно воробышки трепещут крыльями.
– Сердце так скоро биться не начинает, – возразил страж.
– Она была беременна, когда попала в наш ситхен. Ее силой бросили в кровать королю на поругание – беременную от другого.
– Не говори таких слов, Квинни, – сказал он.
– Я целительница, – сказала она. – Надо же мне когда-то заговорить? Пусть я заплачу всем, что имею, даже жизнью, но я клянусь тебе, что принцесса не меньше месяца носит под сердцем двойню.
– Ты клянешься? – переспросил он.
– Любой клятвой, какой пожелаешь.
Долгий миг они смотрели в глаза друг другу. В дверь за спиной у охранников забарабанили, послышался шум драки: полицейские и фэбээровцы пытались пробиться к нам. Стража Благих не хотела на глазах у журналистов, в прямом эфире слишком круто обходиться с полицейскими – судя по шуму, полицейские такими моральными проблемами не страдали. Дверь содрогалась от ударов.
Разговорчивый страж шагнул к своему капитану:
– Ей надо верить, Шенли.
– Король тоже поклялся, – возразил тот. – И никто не явился покарать его за клятвопреступление.
– Он верит тому, что говорит, – сказала целительница. – Ты сам это знаешь. Он верит в свои слова, и потому нельзя назвать его лжецом – только правдой они все равно не становятся. За последний месяц всем всё стало ясно.
Шенли глянул на своего подчиненного, на целительницу, наконец на меня.
– Правда ли, что король тебя спас от насильников-Неблагих?
– Нет, – сказала я.
Глаза у него заблестели, но не от магии.
– Он унес тебя против твоей воли?
– Да, – прошептала я.
Из прекрасных глаз скатилось по слезинке. Он коротко поклонился:
– Приказывай.
Я понадеялась, что правильно его поняла. Громко, насколько я осмеливалась при жуткой головной боли, я объявила:
– Я, принцесса Мередит Ник-Эссус, обладательница рук плоти и крови, внучка Уара Свирепого, приказываю тебе отступить и дать нам пройти.
Он поклонился ниже и, не выпрямляясь, шагнул в сторону.
Майор Уолтерс снова поднес рацию к губам:
– Мы входим. Повторяю, с нами принцесса. Освободите проход.
Шум драки стал громче. Синеглазый страж сказал в воздух:
– Стража, освободить дорогу. Принцесса уходит.
Шум стал тише, потом смолк. Синеглазый страж кивнул своим товарищам, они открыли огромную дверь.
Хью шагнул вперед, Дойл пробрался ближе к нам. В глаза ударил слепящий свет – секунду я думала, что это магическая атака, а потом поняла: это просто прожекторы и вспышки фотокамер. Я зажмурилась, и Хью внес меня в двери.
 
Дата: Пятница, 10.12.2010, 10:33 | Сообщение # 52

Скоро Жена
Группа: VIP
Сообщений: 2217
загрузка наград ...
Статус:
Глава 29

Свет меня ослепил; голова, казалось, вот-вот взорвется от шума, на нас напирали со всех сторон. Я хотела заорать, чтобы все это прекратилось, но боялась, что станет только хуже. Я зажмурилась и прикрыла глаза рукой. Чья-то тень заслонила свет, женский голос сказал:
– Принцесса Мередит, я доктор Харди, мы вам поможем.
Мужской голос:
– Принцесса, мы наденем вам шейный корсет. Просто предосторожность.
Из ниоткуда возникла каталка, словно из-под земли выпрыгнула; медики муравьями засуетились вокруг. Доктор Харди светила фонариком мне в глаз, требуя следить за лучом. Следить я могла, но в это время чьи-то руки взялись меня поднимать, что-то со мной делать, и я впала в панику.
Я принялась отмахиваться, отбиваться, запищала тонким голосом. Не уверена, что из-за процедур, которые проделывали медики, просто у меня нервы сдали. Мне не видно было, кто ко мне прикасается, не видно, что со мной делают, я не понимала, что происходит. Невыносимо.
– Принцесса! Принцесса Мередит, вы меня слышите? – позвала доктор Харди.
– Да, – сказала я совершенно чужим голосом.
– Вас необходимо отвезти в больницу, – продолжала она. – А для этого нужно провести несколько предварительных процедур. Вы нам позволите?
Я не то чтобы плакала, у меня слезы будто сами собой лились по щекам.
– Я должна знать, что вы делаете. И мне надо видеть, кто ко мне прикасается.
Она посмотрела мне за спину, на толпу журналистов: полицейские встали между ними и нами живым барьером, но слышно им было почти все. Женщина наклонилась ко мне вплотную:
– Вас изнасиловали?
– Да.
Майор Уолтерс тоже нагнулся ко мне.
– Прошу прощения, принцесса, но я не могу не спросить: кто это сделал?
Охранник-сидхе у дверей сказал:
– Неблагие, конечно! Они и леди Кейтрин изнасиловали.
– Помолчите! – бросил майор Уолтерс и снова повернулся ко мне: – Это правда?
– Нет, – ответила я.
– А кто тогда?
– Таранис ударил меня, я потеряла сознание и очнулась голой у него в постели. Он лежал рядом.
– Лгунья! – крикнул охранник.
Шенли, его командир, сообщил:
– Она поклялась.
– И король тоже.
– Да, и я не знаю, как быть, – сказал Шенли.
– Меня ударил Таранис и никто иной. Клянусь тьмой, что поглощает все.
– С ума сошла – давать такую клятву! – сказал голос, который я не узнала.
– Только если она лжет.
Это вроде бы был сэр Хью. Но слишком уж было шумно, все говорили разом. Репортеры принялись выкрикивать вопросы, выдвигать предположения. Их никто не слушал.
Доктор Харди начала негромко со мной говорить, объясняя, что делают врачи. Назвала по именам своих парамедиков, говорила, что они станут делать, и только потом они ко мне прикасались. Это подействовало: истерика отступила.
Я заставила их остановиться, лишь когда кто-то сказал в микрофон, который я так пока и не увидела:
– Мы ведь уже рассказали вам, что случилось с принцессой. Стражи из Неблагих, те, кто должен был ее защищать, ее избили и изнасиловали. Его Величество спас от них свою племянницу и принес сюда, в безопасное убежище.
С меня хватило. Плевать, насколько мне худо, нельзя мне дать упрятать себя в больницу, оставив эту грязную ложь в ушах репортеров.
– Дайте мне микрофон, пожалуйста. Я должна сказать им правду, – сказала я.
Доктор Харди это не одобрила, но Хью и его единомышленники меня поддержали, и каталку подкатили вперед. Шейный корсет с меня снять отказались, и капельницу уже вкололи в руку: наверное, кровяное давление было слишком низкое, да и вообще шок ощущался.
Врач подошла к микрофону:
– Я доктор Ванесса Харди. Принцессу необходимо доставить в больницу, но она непременно желает поговорить с вами. Она ранена, ей нужна срочная госпитализация. Интервью будет очень краткое. Это все понимают?
Из толпы прозвучало несколько голосов:
– Да.
Бело-розовая красотка пресс-секретарь, само воплощение красоты сидхе, микрофон отдавать не хотела. Из разговоров у дверей она уловила достаточно, чтобы забеспокоиться.
Микрофон у нее забрал агент Джиллет, поднес его ко мне. Нетерпеливое ожидание репортеров ощущалось почти как своего рода магия.
Кто-то крикнул:
– Кто вас ударил?
– Таранис, – сказала я.
Толпа хищно вздохнула, вспышки взорвались светом. Я зажмурилась от их блеска.
– Вас изнасиловали Неблагие?
– Нет.
– Но вас изнасиловали, принцесса?
– Таранис ударил меня так сильно, что я потеряла сознание. Он меня похитил, я очнулась голой у него в постели. Он говорит, что секс был. Я потребую, чтобы в больнице меня осмотрели. Если тест даст положительный результат, и сперма окажется принадлежащей неизвестному лицу, то значит, мой дядя меня изнасиловал.
Полицейские силой удержали на месте пресс-секретаря и еще нескольких сидхе. Некоторые придворные вместе с собаками помогали им управляться с толпой. До меня доносилось рычание, громче всего рычали где-то совсем рядом. Моей руки коснулась крупная черная морда; я подняла руку и погладила Дойла по шерсти. Это легкое прикосновение успокоило меня больше, чем что бы то ни было.
Доктор Харди крикнула, перекрывая хаос:
– У принцессы сотрясение мозга. Мне нужно отправить ее на рентген или компьютерную томографию, чтобы выяснить, насколько серьезна травма. Мы уезжаем.
– Нет, – сказала я.
– Принцесса, вы обещали поехать сразу, как только скажете правду.
– Я не о том. Мне нельзя делать рентген, я беременна.
Агент Джиллет не убрал еще микрофон – нас услышал весь зал. Если мы думали, что раньше здесь был хаос, то мы ошибались.
Журналисты орали:
– Кто отец? Вы беременны от вашего дяди?
Доктор Харди наклонилась ко мне и прошептала-прокричала поверх какофонии:
– Какой у вас срок?
– Четыре-пять недель.
– Мы вас и вашего ребенка будем беречь, как зеницу ока, – сказала она.
Я бы кивнула, но корсет не позволил, так что пришлось сказать:
– Хорошо.
Она глянула на кого-то, кого мне не было видно:
– Надо срочно доставить ее в больницу.
Мы начали двигаться в сторону дверей, что было не просто по двум причинам. Во-первых, из-за репортеров: им всем хотелось сделать еще один, самый последний, снимок, задать еще один, самый последний, вопрос. Во-вторых, из-за стражи Благих и тех придворных, что политически противостояли Хью. Они не хотели меня отпускать. Они хотели, чтобы я отказалась от своих слов.
Надо мной снова и снова возникали нечеловечески прекрасные лица, гневно вопрошая: «Как ты посмела оболгать короля? Как ты можешь обвинять в таком злодеянии собственного дядю? Лгунья! Лживая мерзавка!». Вот это я и услышала последним, а потом полиция постаралась отогнать сиятельную толпу подальше от меня.
Полицейские попытались прогнать и черного пса, но я вмешалась:
– Нет-нет, он со мной.
Никто не возразил. Доктор Харди сказала только:
– В «Скорой» он с нами не поедет.
Я не стала спорить. Одно присутствие Дойла рядом, в каком бы он ни был облике, на меня действовало благотворно. С каждым прикосновением руки к его шерсти мне становилось лучше.
Вокруг носилок толпилось столько людей, столько светило прожекторов и ламп – понять, что мы выбрались из холма, я смогла, только ощутив на лице ночной ветерок. Когда Таранис меня уносил, была ночь. Та же самая или вчерашняя? Сколько я у него пробыла?
Я спросила, какой сегодня день, но меня никто не услышал. Репортеры выбежали из ситхена вслед за нами, выкрикивая вопросы и сверкая вспышками.
По траве колеса каталки ехали плохо, от толчков головная боль стала сильней. Я старалась не стонать, и мне это удавалось, пока медики не оттерли от каталки Дойла. Едва его мех перестал ощущаться под рукой, мне стало много хуже.
 
Дата: Пятница, 10.12.2010, 10:33 | Сообщение # 53

Скоро Жена
Группа: VIP
Сообщений: 2217
загрузка наград ...
Статус:
Я позвала его по имени, не успев подумать.
– Дойл, – жалобно простонала я.
Громадная черная голова просунулась под локоть врача. Доктор Харди споткнулась, попыталась отпихнуть его со словом:
– Пшел вон!
– Не гоните его, пожалуйста.
Она сердито на меня глянула, но отступила чуть вбок, пустив ко мне собаку. Теперь я могла цепляться за его шерсть на тряской дороге. Никогда не думала, что лужайки в холмах такие неровные – пока не почувствовала на себе. А казалось, что трава такая ровненькая.
Над плечами медиков вспыхнул прожектор телекамеры: свет резанул глаза, голову скрутило болью, и тут же вернулась тошнота.
– Меня сейчас стошнит.
Каталку остановили, помогли мне перегнуться через борт. С капельницей и шейным корсетом самой мне это не удалось бы. Не помогай мне столько рук, я бы на бок не повернулась.
Доктор Харди прокричала, пока меня выворачивало:
– У нее сотрясение! Уберите свет, ей вредно!
От рвоты у меня голова на куски раскалывалась – или так мне казалось. В глазах потемнело. На лоб легла чья-то ладонь, прохладная, твердая и… как будто знакомая.
В глазах прояснилось, и я увидела перед собой мужчину с белокурой бородой и усами, в низко надвинутой на лоб бейсболке. Это он держал руку у меня на лбу. Что-то смутно знакомое почудилось мне в голубых глазах… И тут, прямо под моим взглядом, глаза переменились: в одном из них проступили три кольца синевы – васильковое у зрачка, потом небесно-голубое и светлое, цвета зимнего неба, снаружи.
– Рис, – прошептала я.
Он улыбнулся сквозь фальшивые усы. Глаза и черты лица он скрывал гламором, но борода оказалась просто хорошей подделкой. Когда мы работали на детективное агентство, маскироваться ему удавалось лучше всех.
Я заплакала – не удержалась, хоть и боялась, что от слез мне станет хуже. Рису крикнули откуда-то сзади:
– Не забудьте, о чем мы договорились.
Рис ответил, не оборачиваясь:
– Вы получите ваш эксклюзив, как только ей станет получше. Я дал вам слово.
Наверное, я выглядела растерянной, потому что он объяснил:
– Нас сюда провели телевизионщики, я им пообещал парочку интервью.
Я потянулась к нему свободной рукой, он взял ее, поцеловал ладонь. Телекамера, вызвавшая у меня приступ рвоты, снова заработала, только чуть подальше.
– Он один из ваших? – спросила доктор Харди.
– Да.
– Прекрасно, только нам надо двигаться.
– Прошу прощения, – сказал Рис, меня снова положили на спину, и он взял меня за плечо. Другой рукой я поискала мохнатую голову, нащупала, но руку взяла чья-то ладонь. Повернуть голову к новому человеку я не могла; он это понял – надо мной склонилось лицо Галена. На нем тоже была кепка, а еще он с помощью гламора сделал волосы каштановыми и кожу обычной. Под моим взглядом он снял гламор – у него это получилось еще удачней, чем у Риса. Только что был симпатичный простой парень, и вдруг стал Гален. Волшебство.
– Привет, – сказал он, и глаза у него мгновенно наполнились слезами.
– Привет, – ответила я. На миг я подумала, что было бы, если б их узнали раньше, внутри холма, но мысль тут же пропала. Я слишком рада была их видеть, чтобы тревожиться. А может, мне было просто слишком худо?
– Еще Ромео ожидаются? – поинтересовалась доктор Харди.
– Не знаю, – сказала я чистую правду.
– Только один, – улыбнулся Гален.
Я не могла придумать, у кого еще гламор так хорош, чтобы рискнуть пойти под телекамеры и взгляды Благих. У многих гламор под объективами не держится, ну а Благим двором правит Повелитель иллюзий. Пусть он мерзавец, но разглядеть стражей под маскировкой он бы сумел. У меня сердце сжалось при мысли, что могло бы случиться. Я стиснула руку Галена; очень хотелось посмотреть на Риса, но голову было не повернуть, и я уставилась в ночное небо.
Небо было красивое – черное, все в звездах. Кончался январь, вот-вот февраль начнется.
Разве я не должна мерзнуть? При этой мысли я поняла, что совсем не так хорошо ориентируюсь в происходящем, как мне казалось. Кто-то вроде бы говорил, что у меня начинается шок? Или мне это примерещилось?
Мы оказались у двери машины «Скорой помощи» – она словно из-под земли выросла. Нет, это не волшебство действовало, а травма. Провалы восприятия. Нехорошо.
Уже в дверях «Скорой» я узнала, у кого еще хватило гламора бросить вызов прессе и Благим.
Когда он надо мной склонился, у него были короткие светлые волосы, карие глаза и незапоминающееся лицо. Иллюзия растаяла – и короткий ежик вырос в косу до самой земли, карие глаза сменились трехцветно-золотыми, а никакое лицо вдруг стало одним из прекраснейших при всех дворах фейри. Нежнейшим поцелуем ко мне прикоснулся Шолто, Царь Слуа.
– Мрак рассказал мне о божественном видении. Я стану отцом!
Он так был рад и доволен, что все его высокомерие куда-то пропало.
– Да, – негромко подтвердила я. Он был так польщен, так радостно счастлив, он рискнул всем, чтобы прийти мне на помощь – пусть мне она и не понадобилась. Но я Шолто едва знала. Мы были вместе всего однажды. Нет, он был очень красив, но я бы много отдала, чтобы не он, а Холод склонился надо мной и заговорил о нашем ребенке.
– Не знаю, кто вы такой, но принцессе нужно попасть в больницу, – напомнила доктор Харди.
– Ох, я дурак. Простите. – Шолто погладил меня по волосам с невероятной нежностью. С нежностью, которой мы как пара не заслужили. Нет, жест был очень искренний, но почему-то казался неуместным.
Меня подняли и внесли в машину. Врач и один санитар-мужчина остались со мной, все остальные заняли места в кабине и в другой машине.
– Мы поедем в больницу за вами, – крикнул Гален.
Я подняла руку, сама я подняться и на них посмотреть не могла. Зато на меня посмотрел черный пес – он успел запрыгнуть в машину. Взгляд ничем не походил на собачий.
– Ну нет, это исключено, – возмутилась доктор Харди. – Собаку немедленно убрать.
Воздух стал холодным, словно меня окутал туман – и рядом со мной оказался скорчившийся Дойл в человеческом облике.
– Что за черт! – воскликнул санитар.
– Я вас видела на фотографиях. Вы Дойл, – сказала доктор Харди.
– Да, – глубоким басом ответил он.
– А если я попрошу вас уйти?
– Бесполезно.
Она вздохнула:
– Дайте ему одеяло и поехали, пока здесь не прибавилось еще голых мужчин.
Дойл завернулся в одеяло, перекинув его через плечо и прикрыв достаточно, чтобы успокоить людей. Одну руку он оставил сверху, чтобы держать меня за руку.
– Что бы ты сделал, если бы план Хью провалился? – спросила я.
– Мы бы тебя вызволили.
Не попытались, а просто – «вызволили». Такая самоуверенность. Такое пренебрежение. Нечеловеческое. Не магия, не иномирная красота – вот это отличало сидхе, это их делало не людьми. Причем ни высокомерие, ни уверенность не были позой. Он – Мрак. Когда-то он был богом Ноденсом, а сейчас он – Дойл.
Он подвинулся, чтобы мне легче было на него смотреть; колеса «Скорой» с шорохом гравия выехали на дорогу, я глядела в черное как ночь лицо, в черные глаза. В черноте искрами мерцали краски – и это были не блики. В черной глубине его глаз таились цвета, которым не было аналога внутри медицинской машины.
Как-то раз он этими танцующими искрами пытался меня зачаровать, выполняя приказ моей тетки – чтобы выяснить, насколько я слаба, или может сильна.
Искры мерцали и кружились у него в глазах, как разноцветные светлячки.
– Хочешь, я тебя усыплю, пока до больницы не доедем, – предложил он.
– Нет, – сказала я, и закрыла глаза, сопротивляясь манящим огонькам.
– Тебе больно, Мерри. Позволь мне помочь.
– Врач здесь я, – вмешалась Харди. – И я запрещаю применять к раненой магию, пока не пойму, как она действует.
– Не знаю, смогу ли объяснить, – сказал Дойл.
– Нет, – повторила я, не открывая глаз. – Я не хочу отключаться, Дойл. В последний раз я очнулась после обморока в постели у Тараниса.
Его ладонь дернулась, судорожно сжалась вокруг моей руки, словно ему, а не мне, нужна была опора. Я даже глаза открыла. Цветные огни таяли под моим взглядом.
– Я подвел тебя, моя принцесса, моя любовь. Все мы тебя подвели. Мы и представить не могли, что король сумеет пройти по солнечному лучу. Мы думали, это искусство потеряно.
– Он нас всех удивил, – сказала я. Потом мне на ум пришло, что я давно хотела спросить… – Мои собаки… Он их ударил…
– Они живы. У Минни на какое-то время останется шрам, но она выздоровеет. – Он поднес к губам мои пальцы и поцеловал. – Мы позвали к ней ветеринара, он сказал, что она беременна.
Я с тревогой на него глянула:
– Щенки не пострадали?
– В полном порядке, – улыбнулся он.
Не представляю, почему, но от этой новости мне стало легче на душе. Собаки меня защищали, а король пытался их убить – но не сумел. Они будут жить и родят щенков. Первые щенки волшебных собак за пять столетий.
Таранис хотел сделать меня своей королевой, но я уже беременна, у меня уже есть короли. Таранис проиграл по всем направлениям. Если тест на сперму будет положительным – хотя «положительный» слово мало подходящее, то я упрячу Его Величество Короля Света и Иллюзий в тюрьму за изнасилование.
Пресса его живьем сожрет. Похищение, избиение и изнасилование собственной племянницы… Людские средства массовой информации Благой двор на руках носили – больше такого не будет.
Звездой для прессы станет Неблагой двор, пусть и темной звездой. На этот раз хорошие парни – мы.
Благие предложили мне свой трон, но я не такая дура. Хью и его сторонники, может, и правда за меня, но сияющее сборище никогда не примет меня как королеву – я ведь ношу детей от лордов Неблагого двора. Я сама дочь принца Неблагого двора, а со мной обращались хуже, чем с последней замарашкой.
Нет, золотой трон не для меня. Если я и сяду на трон, то на трон ночной. А может, моему трону нужно новое имя? Трон ночи – больно уж зловеще звучит. Вот Таранис сидит на Золотом троне Благого двора, и это звучит куда веселее. Шекспир уверял, что роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет, но я в это не верю. Золотой трон или трон ночи – какой бы выбрали вы?
Мне удалось выжить. И я даже осознавала, что стараюсь думать о чем угодно, обо всем, что на ум взбредет, лишь бы не о том, что со мной сделал Таранис, и не о том, что в больнице меня не будет ждать Холод. Я забеременела, наконец, но не могу по-настоящему радоваться. Из политических соображений было бы лучше, чтобы тест на сперму оказался положительным – это значило бы, что Таранис у нас на поводке. Но ради себя самой мне хотелось, чтобы он солгал. Хотелось, чтобы он все придумал, что он не взял свое, пока я лежала без сознания. Взял свое, ха. Милый эвфемизм. Я надеялась, что он не изнасиловал меня, пока я лежала без сознания. Не изнасиловал, пока у меня в голове собиралась лужа крови от внутреннего кровотечения – от его же удара.
Я начала плакать – беспомощно, безнадежно. Надо мной склонился Дойл, шепча мое имя, твердя, что любит. Я зарылась пальцами в теплоту его волос, притянула к себе, дыша ароматом его кожи. Утонула в ощущении, в запахе его тела, и расплакалась.
Я выиграла гонку за трон Неблагого двора, и победа мне дала одну только горечь.

КОНЕЦ.
 
Форум » Изба Читальня (чтение в режиме он-лайн) » Серия Мередит Джентри » Дыхание Холода. (6 книга)
  • Страница 3 из 3
  • «
  • 1
  • 2
  • 3
Поиск:
Статистика Форума
Последние темы Читаемые темы Лучшие пользователи Новые пользователи
Любимый Зомби (2)
Сладкое Искушение (0)
Девушка, Козёл и Зомби (0)
Цитаты (105)
Рецепты фирменных блюд (109)
Ангел для Люцифера (371)
Мальчик и Дед Мороз (0)
В погоне за наградой (6246)
ЧТО ЧИТАЕМ В ДАННЫЙ МОМЕНТ? (1092)
БУТЫЛОЧКА (продолжение следует...) (5106)
Блондинки VS. Брюнетки (6894)
В погоне за наградой (6246)
Карен Мари Монинг (5681)
БУТЫЛОЧКА (продолжение следует...) (5106)
Слова (4899)
Везунчик! (4895)
Считалочка (4637)
Кресли Коул_ часть 2 (4586)
Ассоциации (4038)

Natti

(10467)

Аллуся

(8014)

AnaRhiYA

(6834)

HITR

(6399)

heart

(6347)

ЗЛЕША

(6344)

atevs279

(6343)

Таля

(6276)

БЕЛЛА

(5383)

Miledy

(5238)

delena

(27.03.2024)

shashlovamariah

(26.03.2024)

sonia

(25.03.2024)

muravevakata

(24.03.2024)

Tatiana3765

(19.03.2024)

Аня6338

(17.03.2024)

AnutaGritsenko

(17.03.2024)

Default

(15.03.2024)

varyalanamaya

(10.03.2024)

Iv

(07.03.2024)


Для добавления необходима авторизация

Вверх